Гурам Панджикидзе - Год активного солнца

— Не будем спорить о терминологии. — Следователь сел в кресло и задумался.

Отар ерзал в глубоком кресле, чувствуя себя в нем крайне неудобно, но не решался пересесть на стоящий рядом стул.

— Пересядьте, не стесняйтесь, — неожиданно разрешил Тваури.

Отар снова поразился и уставился не следователя. Николоз Тваури застыл в кресле, неподвижно глядя вдаль. Отар осторожно поднялся и пересел на стул.

— А почему вы пришли ко мне? — вдруг живо повернулся Тваури и снова встал.

Отар хотел подняться, но следователь положил ему руку на плечо — сидите.

— Вы обо всем догадываетесь с полуслова, и я не поверю, что вам не ясна цель моего прихода.

Николоз усмехнулся в записал фамилию следователя, занимающегося этим делом.

— Вы правы. Мне все ясно. Вы полагаете, что в суде все пойдет не так, как требуется по закону.

— Не только полагаю, уверен! — твердо ответил Отар.

— Не горячитесь; поспешные выводы часто заставляют нас краснеть.

— Батоно Николоз, это будет единственный случай в моей жизни, когда я с удовольствием покраснею.

Отар встал. Он был на голову выше следователя. Чтобы разница в росте не бросалась в глаза, Отар отступил на несколько шагов и прислонялся к стене.

— Очень хорошо, молодой человек, очень хорошо, завтра с утра я подробно ознакомлюсь с этим делом. А вы позвоните мне в конце рабочего дня, часов в пять. Тогда и договоримся об остальном, или, прибегая к нашему выражению, составим оперативный план. Будем заранее считать, что победа за нами.

— Батоно Николоз, вы не представляете, с какой легкой душой я ухожу от вас!

Следователь чуть заметно улыбнулся, подошел к Отару, взял его за локоть и, переходя на «ты», сказал:

— Не преувеличивай, молодой человек, я ведь еще ничего не сделал. И пусть тебе не кажется, что ты единственный правдолюб на свете. И вообще, все обстоит далеко не так, как тебе представляется.

Тамаз Яшвили вернулся из института усталый, даже ужинать не было сил. Только он умылся и собирался лечь спать, как позвонил Отар и попросил срочно прийти к нему. Голос друга как-то взбодрил Тамаза, он быстро натянул рубашку и вышел на улицу. Быстро сбежал вниз по узенькой улочке и, едва вышел на Давиташвили, сразу поймал такси. Через пятнадцать минут он был у Отара.

— Браво, мой мальчик! Вовремя поспел, мы уже собирались садиться за стол.

Отар был навеселе. Глаза его блестели, словно беспричинная радость распирала его. Тамаз прошел в комнату. За столом сидела незнакомая девушка.

— Познакомьтесь, мой друг, будущий великий ученый Тамаз Яшвили. А это, — он повернулся к Тамазу, — девушка довольно легкого поведения Магда Брегвадзе.

Слова друга смутили Тамаза, он зарделся, а девушка и бровью не повела.

— Не побрезгуй нашим угощением. Картошкой и рыбой я тебя не могу удивить, зато вино у меня имеретинское, если голоден, поджарим еще колбасу.

— Не хочу, и этого хватит.

— А ты не сиди, как Дюймовочка, поухаживай за нами. — Отар потрепал девушку по подбородку и разлил вино. — Ну, бог в помощь!

Он выпил и чокнулся пустым стаканом с Тамазом. Тамаз молча осушил свой стакан и закусил картошкой. На душе почему-то стало тоскливо. От Отара не укрылось состояние друга.

— Что нос повесил? Не люблю постные физиономии. Да, вот что, в холодильнике есть помидоры. А ну, быстренько встань и приготовь нам салат, — обратился он к Магде.

Та с готовностью встала. Тамаз невольно залюбовался ее красивыми, стройными ногами и гибкой талией.

— Эх, как, оказывается, ничтожна человеческая жизнь! — вздохнул Тамаз.

— Чего это тебя на философию потянуло?

— Так. Человек быстро забывает даже самого дорогого друга.

— С чего ты взял, что забывает? — Отар отставил стакан и посмотрел в глаза Яшвили, — И почему ты вообразил, что опущенный нос и молчание олицетворяют горе и скорбь?

— Нет, я не в этом смысле, но, когда я увидел Важа, я еще раз убедился в ничтожестве человека.

— Ошибаешься, мой мальчик, ох как ошибаешься. Человек — прекрасное творение природы. Он — великолепное инженерное сооружение. Ты математик и в этих вопросах разбираешься лучше меня, но ты когда-нибудь пробовал взглянуть на человека как на инженерное сооружение? Всмотрись, как рационально и мастерски расположены органы коммуникации или, допустим, пищеварения. Они, то есть бог, провидение или материя, поместили органы зрения, слуха и мышления в круглую коробку, которую мы называем головой. Они, те есть бог, провидение или материя, предусмотрели даже то, что в один прекрасный день человек изобретет очки и так мастерски расположили уши, чтобы было за что цеплять дужки. Представь себе, как смешно бы выглядел человек, если бы его уши росли на плечах. Или — один глаз во лбу, как у циклопа, а второй — на спине. Какое зрелище являл бы вырез на спине пиджака, откуда выглядывал бы человеческий глаз. Вглядись в пропорции, как мастерски и технически безукоризненно решено все. Одним словом, человек — величайшее инженерное творение природы! Ты согласен со мной?

— Но… — начал Тамаз.

— Никаких «но», да или нет? Человек многому учится у природы, у собственного устройства.

Магда принесла салат.

— Уксусом приправила? — спросил Отар.

— Я не знаю, где он.

— На полке. — Отар пошел показать ей, где уксус, вернулся обратно и продолжал прерванную беседу: — Никаких «но». Разве автомобиль не построен по принципу человека? У него тоже два глаза, легкие, желудок, сосуды. Ему больше нашего необходимы питание и вода. Кончился бензин — все, отъездился, в ту же минуту у него отнялись ноги, и ни с места. А человек без еды и питья может протянуть гораздо дольше. Знаешь сколько? Целых восемнадцать дней. Ты представляешь, что такое восемнадцать дней для человека, которому осталось жить всего тысяча девяносто суток?

— Тебя не поймешь, кривляешься или говоришь серьезно.

— Какое там кривлянье, у меня ум за разум заходит. Вчера один из моих приятелей сморозил такую глупость, что я до сих пор не могу прийти в себя и, наверное, до смерти не приду.

— Какой приятель?

— Есть один, ты его не знаешь. Выпьем еще раз за наше здоровье.

— Что же он все-таки сделал?

— Сначала выпей.

Тамаз выпил и вопросительно уставился на друга. Отар закурил. В глаз попал дым, и он смешно задергал веком.

— Этот принц, этот умник семи пядей во лбу вчера отказался от пятидесяти тысяч, от пятидесяти тысяч новыми деньгами! Тебе, конечно, известно, что деловые люди давно уже считают на новые деньги.

— Кто же предложил ему такую сумму?

— Один ворюга и сукин сын.

— За что?

— За одно-единственное слово.

— За что? — переспросил Тамаз, думая, что ослышался.