Георгий Данелия - Не горюй!

— О Господи! Не стреляйте!

И тут же с другого конца улицы раздался пронзительный крик:

— Папа, папа, иди домой сейчас же!

По улице бежала молодая девушка.

— Бах! — раздался первый выстрел, и Боге зашатался, хватая руками воздух.

— Бах! — второй выстрел. И он повалился на землю, раскинув руки, тяжело, неуклюже.

Дочь Богса вскрикнула, бросилась к отцу, упала на его тело, рыдая и крича:

— Он убил его, убил…

Полковник Шерборн бросил пистолет на землю, потом повернулся и пошел в свою лавку.

Негры, притихшие было во время выстрела, снова принялись за свою работу. Заиграли и запели.

Король валялся в пыли, смотрел на Гека, присевшего перед ним на корточки, и бормотал:

— Позови его, у него самогон.

— Где Джим? — тряс его Гек.

— А Джим? В сарае… за кирпичным заводом…

Богса понесли в аптеку. Толпа шла за ним. Его положили на пол, подсунули ему под голову толстую Библию, а другую положили на окровавленную Грудь. Богс вздохнул несколько раз, и грудь у него поднималась. А потом затих — умер.

Дочь зарыдала.

Толпа теснилась у окна, всем хотелось взглянуть на убитого. Но те, кто раньше занял место, не уступали. А толстая женщина твердила:

— Слушайте, ведь вы посмотрели и будет с вас, это хамство. Другим тоже хочется не меньше вашего.

Долговязый, худой человек, с длинными волосами, в белом плюшевом цилиндре, отметил на земле палкой с загнутой ручкой то место, где стоял Богс, и то, где стоял полковник, а люди толпой ходили за ним от одного места к другому и следили за всем, что он делает.

Потом долговязый выпрямился, стал неподвижно на том месте, где стоял полковник, надвинул шапку на глаза, нахмурился и крикнул:

— Богс! — А потом прицелился палкой: бах! — и шлепнулся, и опять: бах! — и упал на спину.

На улице появился подвыпивший Герцог с афишами:

— Господа! Сегодня первый раз перед отъездом в Англию — непревзойденные комики Дэвид Гарик Младший и Эдмунд Кин Старший в захватывающем спектакле «Королевский жираф»!

Гек тащил хромающего, закованного в колодки Джима, обхватив его поперек живота.

Они плелись мимо длинных кирпичных складов.

— Быстрее, быстрее, Джим! — торопил Гек. — Еще немножко осталось…

В это время раздался низкий пароходный гудок. Гек вздрогнул. Он усадил Джима на землю.

— Он! Я сейчас! — Гек исчез за углом сарая.

Обежав сарай, Гек выскочил на берег. Берег был крутой, высокий, и отсюда Геку было очень хорошо видно, как от пристани вверх по реке уходил пароход «Краса Запада» и увозил гостиную в стиле рококо, кабинет и ванну голубого мрамора.

Гек пробежал по берегу еще несколько шагов, потом упал лицом в мокрый песок и заплакал.

Смеркалось. Солнце садилось за горизонт, и от этого пыль на дороге казалась красной.

Пьяная, уже пресытившаяся жестокостью толпа лениво гнала перед собой Короля и Герцога — вернее, то, что было прежде Королем и Герцогом. Оба были избиты, вымазаны смолой и вываляны в перьях. Впереди всех скакал горбун, лупил палкой по жестяному тазу. То и дело оборачивался, плевал жертвам в лицо. За ним бежали пьяные матросы с проститутками, мим (человек в цилиндре), бармен, аптекарь. Их подвели к высокому обрыву над рекой. Король и Герцог легли на землю, вцепились в траву руками. Толпа стала топтать их руки, и Король с Герцогом покатились вниз под рев и улюлюканье. Сверху в них полетели палки, бутылки, камни, которые с удовольствием кидали мим, горбун, бармен и все прочие.

А Гек и Джим смотрели на все это с плота. Он плыл метрах в ста от берега, и им было видно, как Король и Герцог сползли в воду, пытаясь укрыться от камней…

Гек оглянулся на Джима, встретился с ним глазами. Джим, хромая, вышел из шалаша и молча, не говоря ни слова, взял у Гека весло и завернул плот к берегу. Король и Герцог вползли на плот.

Толпа наверху во главе с горбуном засвистела и заулюлюкала еще громче, но слезать кому-либо вниз было лень.

Камни посыпались на плот. Гек и Джим налегли на весла, и берег стал быстро отдаляться.

Герцог лежал неподвижно как мертвый. Из его глаз на шершавое бревно плота капали редкие слезы.

Привыкший ко всему Король приподнялся, сел по-турецки, отодрал от бревна кусок коры и, охая и кряхтя, стал соскабливать с себя солому, ощипывая перья. Гек достал из кармана свой ножичек фирмы «Барлоу» молча протянул старику. Тот не заметил. Джим окликнул:

— Возьмите ножик, ваше величество, ножичком не в пример удобнее…

Король медленно обернулся, взял протянутый нож. Потом очень строго и внимательно поглядел на Джима, так, будто видел его в первый раз, и наконец сказал:

— Встань, мавр, когда разговариваешь с королем Франции.

Джим очень внимательно оглядел вывалянного в смоле и перьях, избитого, оплеванного старика, пожал плечами и встал.

Так они и плыли.

…А огромная Миссисипи, прекрасная Миссисипи, великолепная Миссисипи катила свои багровые тяжелые воды.

Александр Бородянский, Георгий Данелия

На стене несколько фотографий разных лет.

…Карапуз в распашонке таращит в объектив удивленные глазенки…

Малыш в матросском костюмчике на коленях молодой женщины с простым, ясным лицом…

Вихрастый мальчуган в рубашке в горошек в шеренге пионеров…

Стриженый под полубокс парень, в одном из овалов виньетки «Выпуск ремесленного училища № 2»…

Солдат в сдвинутой набекрень пилотке в обнимку с армейским другом…

Молодой парень в кепке в колонне первомайской демонстрации.

Беззаботно улыбающийся мужчина среди галереи портретов витрины «Гости вытрезвителя». Под его портретом краткая справка: Борщов А. Н., слесарь-сантехник, ЖЭК № 2.

В театре шла репетиция музыкального спектакля «Адам и Ева» отнюдь не в библейском ключе. Актеры — в современных костюмах, все действо сопровождалось светомузыкой.

Двенадцать золотистых ангелочков — изящных девушек с прозрачными крылышками — танцевали вокруг сидящего под деревом белокурого Адама.

Адам начал танцевать свой танец. Бог-Отец плавно опустился в рай, оценил ситуацию, трижды хлопнул в ладоши.

На сцену влетели двенадцать дьяволят — девушек в красных трико с рожками на головах.

В танец вступила Ева — это женщина из квартиры №38.

Дьяволята вытеснили ангелочков и закружились в вихре ритмического дьявольского танца.

— Стой! Отлично! — раздался повелительный голос.

Сидевший за столиком в проходе зрительного зала режиссер спектакля что-то записал в блокнот.

— Теперь искушение, пожалуйста!

Декорация «рая» плавно поплыла по сцене. В разноцветных лучах прожекторов на сцене танцевала Ева — пышная блондинка в голубом трико.

Борщов заглянул в зал, не сводя с блондинки глаз, на цыпочках прокрался к сидящему в центре зала завхозу — лысому мужчине в ярком галстуке, уселся рядом с ним в кресло и протянул небрежно наряд: