Георгий Данелия - Не горюй!

— Подписывай…

Завхоз посмотрел на Борщова, вздохнул:

— Сделал?

— Завтра… — Борщов не сводил глаз со сцены.

— Как завтра?!

— Получка у меня!.. Подписывай…

— Ты что, очумел?! — возмутился завхоз. — Какая еще получка?! У меня премьера сегодня! Премьера! Понимаешь?!

— Ау меня получка!.. До трех, — Борщов показал завхозу на часы. — А сейчас уже полчаса. Подписывай!

Режиссер вскочил из-за своего столика:

— Стоп! Галя, Игорь — стоп!

Дьявол с Евой перестали танцевать, посмотрели на нервного режиссера.

— Музыка — стоп! Все — стоп! Мы мешаем беседе! — режиссер повернулся к завхозу. — Продолжайте, товарищ Померанцев! Продолжайте! Мы вас больше не отвлекаем!

Завхоз виновато начал объяснять:

— Понимаете, Гаврила Антонович, туалет из строя вышел… Режиссер, уже в состоянии, близком к истерике, прервал его:

— Так, очень интересно! Очень! Дальше?!

— Дамский… — завхоз кивнул на потолок, — на третьем этаже… а он, — завхоз Кивнул на Борщова, — отказывается.

— Кто отказывается?! — вскочил Борщов. — Я же сказал: завтра! Не хочешь подписывать — не подписывай, а чего свистеть-то?! — И, возмущенный, демонстративно направился к выходу.

Ярко-красный «Икарус-люкс» подъехал к стеклянножелезобетонному зданию с огромным козырьком, остановился перед широкой, с двумя абстрактными скульптурами, лестницей.

Из автобуса выпорхнула переводчица — энергичная женщина в седом парике и темных очках, потом вышли иностранцы: два пожилых стройных негра в белоснежных тюрбанах, белокурый скандинав, женщина неопределенного возраста и национальности со слуховым аппаратом, мужчина с белым ежиком и волевым подбородком и два крепыша-японца.

Пересчитав иностранцев, переводчица повела их по мраморным ступеням в здание. Группа вошла в отделанный современными строительными материалами, с бесшумно вращающимися под потолком лопастями вентиляторов вестибюль, в углу уютно расположились кресла с журнальными столиками.

Опустившись в кресла, японцы и скандинав тут же достали газеты, женщина неопределенного возраста — клубок шерсти и спицы, мужчина с волевым подбородком — трубку, негры застыли как изваяния.

Снова пересчитав иностранцев, переводчица заскользила по ворсистому полу к стеклянным дверям в конце вестибюля.

Бесшумно вращались под потолком лопасти вентиляторов, шелестели газетами прибывшие туристы.

И вдруг в тишине запел бодрый мужской бас:

Голос звучал из-за приоткрытой двери с силуэтом дамы в «макси». Дверь эта распахнулась, и из дамского туалета, напевая, вышел Борщов — тридцатилетний мужчина в кепке, с чемоданчиком в руке.

Увидев иностранцев, обратился к ним:

— Листа бумажки ни у кого не будет, ребята?

Иностранцы посмотрели на Борщова, потом — друг на друга, потом снова на Борщова. Женщина неопределенного возраста ответила за всех:

— Жэ нэ компан па…

— Бумажки!.. — повторил Борщов. — Папирус… папир… Ферштейн?

Скандинав понял Борщова первым, радостно закивал рыжей шевелюрой:

— Ферштейн, ферштейн!

Торопливо расстегнул молнию кожаной папки, протянул Борщову стопку листов писчей бумаги. Борщов взял один.

— Ага… мерси! — Он пошел к двери туалета, остановился, не дойдя до нее пару шагов, покопался в карманах, обернулся:

— А карандаша не найдется?

Иностранцы снова переглянулись, и женщина неопределенного возраста снова виновато ответила за всех:

— Жэ нэ компан па…

Борщов посмотрел на иностранцев, решительно подошел к сидевшему с краю японцу, протянул руку к торчащему из кармана его пиджака колпачку авторучки. Японец испуганно отстранился.

— Да не бойся… отдам! — Борщов вытащил из кармана японца авторучку, подошел к двери туалета и, приложив к ней лист бумаги, вывел кривые буквы «Ремонт» и три восклицательных знака.

Засунув объявление за силуэт дамы в «макси», полюбовался им и, повернувшись к иностранцам, объяснил:

— Сифон полетел. Мороки — во! — Он показал сколько — выше головы.

Иностранцы закивали.

— Мерси. — Борщов вернул ручку японцу, потом полез в карман, достал пачку «Севера»: — Держи. Сувенир. Рашен папирошен.

Японец расплылся в белозубой улыбке.

— Оу, сэнкью вери матч!

— Ну, пока, побежал, — покровительственно сказал Борщов. — Получка у меня. Мир, дружба!

И он пошел по вестибюлю, размахивая чемоданчиком и насвистывая популярную мелодию.

Той же решительной походкой хозяина жизни Борщов вошел в кабинет завхоза ЖЭКа.

Завхоз — маленький лысый мужчина в пиджаке с нарукавниками — нервно защелкал зажигалкой, когда Борщов положил перед ним наряд.

— Да ты что, очумел, какая получка?! У нас же гости иностранные!

— Там одни мужики! — Борщов придвинул наряд к завхозу. — Подписывай! А завтра я прямо с тебя начну…

Завхоз отпихнул от себя наряд.

— Пока не сделаешь честь по чести — не подпишу!

— Вот Архимед! Я же тебе русским языком целый час объясняю: получка у меня! Зарплата! Аванс! До четырех! А сейчас уже, — Борщоэ показал завхозу на часы, — без четверти! — Он снова придвинул завхозу наряд. — Подписывай!

— Нет! — Завхоз проявлял характер.

— Ну как хочешь… — Борщов взял наряд, сунул его под кепку, пошел к двери. — Только имей в виду — может, и завтра меня не увидишь. Ауфвидерзейн! — Он открыл дверь. Потом остановился, вернулся к завхозу, достал папиросу: — Дай огоньку…

— Борщов, совесть у тебя есть? — жалобно спросил завхоз.

Борщов, прикуривая от зажигалки завхоза, убежденно ответил:

— Совести у меня — во! — Показал сколько — выше головы, — А времени — нету! Пока!

И вышел из кабинета.

Сорокапятилетний небритый мужчина в соломенной шляпе, рабочем халате, сатиновых шароварах и кедах — подсобный рабочий магазина «Продукты» Федор Федулов по прозвищу Федул — стоял, прислонившись к стойке козырька. Курил.

Стеклянные двери распахнулись, и на улицу выскочил Борщов и, махнув рукой Федулу, побежал по широкой лестнице.

Федул поплевал на окурок, спрятал его в карман и, прихрамывая, засеменил за другом.

Борщов с Федулом шли по улице.

Борщов, держа в руках папиросу, глянув по сторонам, бросился наперерез к мчавшейся по мостовой «Волге» с зеленым огоньком.

Взвизгнув тормозами, такси остановилось. Обойдя машину, Борщов открыл дверцу водителя, прикурил папиросу от сигареты водителя. Захлопнул дверь, пошел по тротуару.

На автобусной остановке толпа пассажиров штурмовала заднюю дверь битком набитого автобуса. Федул, работая локтями, продирался сквозь очередь. Борщов, хромая, не сгибая ногу, подошел к передней двери, вошел в автобус.