Сергей Татур - Периферия [сборник]

Стол отвечал скромному нашему достатку: винегрет, тертая редька, селедка с лучком и свеклой, колбаса, заливное из толстолобика, пиво… Новенькое женское личико. Прелестница, определила я. Инна очень старалась показать себя — не видит ли она в ней соперницу? Я последила за новенькой, Константином и Инной. Косте не терпелось узнать новенькую поближе, но Инна была настороже. Она затмевала сегодня всех. А новенькая чувствовала некоторую растерянность и что-то выжидала.

— Фокс! — провозгласил Константин. — Вера, покажем класс?

Магнитофон выдал нам старинный фокстрот «Три поросенка».

— Этот танец я посвящаю Инне Альбертовне! — сказала я и шагнула к Константину.

В его глазах трепетала смешинка. Нам захлопали. Мы танцевали не игривый фокстрот, а черт знает что.

— Все — в круг! — зазывала я. И всех увлекла, даже новенькую.

— Костик, есть разговор! — шепнула я, когда на нас перестали обращать внимание.

— Я несерьезный человек для серьезных разговоров, — отшутился он. — Что-нибудь нужно?

— Мне — нет.

— Спасибо, что беспокоишься обо мне…

Мы ускользнули в лоджию, и только Инна проследила за нами. Я кивнула ей, и она поняла меня.

— Ну, и что случилось? — спросил Константин.

— Отвлекись на минуту от суеты, и давай заглянем в завтрашний день, — сказала я.

— Замечательное предложение! Давай мечтать. Когда-то я это очень любил. Ты не знаешь, почему так мало сбывается из задуманного?

— Знаю. Мы получаем на руки ровно столько, сколько заработали.

— От земли идешь. Это надежно.

— Но не впечатляет. Ты это имел в виду.

— Отчасти. Теперь бери быка за рога.

Я посмотрела ему в глаза и сказала:

— Почему бы тебе не жениться? Она очень тебе предана.

— Но что изменилось бы, будь мы женаты?

— Многое. Ты бы изменился.

— В лучшую сторону?

— Хочу думать, что да.

— И думай, думай! Люблю, когда обо мне думают хорошо. Тогда и во мне уважение к себе просыпается. Вот я, маленький человек, вот мои недостатки — их перечень, как ты понимаешь, длинен, — но для кого-то я и такой хорош и пригож. Да ведь это замечательно!

— Не паясничай, пожалуйста.

У него пропало желание оправдываться.

— Тебе надо поставить красный телефон, — сказал он. — Чтобы все, кому плохо, звонили тебе и излагали свои обстоятельства. Ты бы накладывала им на души обезболивающие повязки. Получив облегчение, они бы забывали о тебе, а ты не сердилась бы. Ведь так?

— Так, — согласилась я.

— Разреши мне подумать?

— Только не уподобляйся индюку, который за долгодумье удостоился чести оказаться в супе.

— Спасибо за предостережение. Скажи, а будут ли у меня когда-нибудь друзья, готовые в лепешку расшибиться ради моего счастья?

— Будут, — предположила я. — Но только тогда, когда и ты проявишь готовность разбиться ради них в лепешку.

— Да-а, одиночество не проходит для тебя впустую. Ты становишься мыслителем. Скоро тебе потребуется кафедра.

— Я — сторонница индивидуальной работы, — улыбнулась я. — Ты пойми: Инна на людях красива и беззаботна, а на душе у нее пасмурно. Зажги для нее свечу. И ты увидишь, как это возвысит и твою жизнь.

— Я должен пойти на это ради себя?

— Именно, Костя.

— Это мне понятно. Хочешь, я спрячу тебя в нашей комнате, а с Инной поговорю так, как ты со мной говорила?

— Подсматривать и подслушивать не привыкла.

— Брось, чего там. Я-то не слишком стеснительный, и Инна — тоже.

— Все же вам лучше поговорить одним.

— Чудачка! Она знать-ведать не будет.

— Ты мне потом расскажешь, если захочешь. Но лучше подари нам всем сюрприз. Сделай ей предложение! Собери всех и торжественно объяви, что хочешь сделать важное сообщение.

— Ну, Вера! — засмеялся он. — А что?

— Ты только сам себя не удиви этим сообщением.

— Я тоже люблю удивляться. Идем!

Он сделал два быстрых шага и встал как вкопанный.

— Слабо? — крикнула я.

Он не ответил и не оглянулся на меня. Поднял вверх руку, призывая меня к молчанию. Танцы продолжались, но его появление внесло паузу. Он пересек гостиную по диагонали и выключил магнитофон.

— Фокусничаешь, Костик! — сказал ему Леонид.

— Нисколько. Минуточку внимания, и будем веселиться до утра!

— До утра третьего мая! — внесла я поправку. — Слушайте все! Слушайте все! Слушайте все!

Тихо сделалось в комнате, торжественно. Шум улицы влетел в рокот далекого самолета. Я ловила недоуменные взгляды.

— Инна! При всех друзьях-товарищах прошу тебя: стань моей женой! — сказал Константин и, взяв ее руку, стал ждать ответа.

Инна побледнела, но прежде чем она вымолвила свое «да», мы захлопали. И она картинно склонила свою прелестную головку ему на плечо.

— Ура! — крикнула я. — Леонид, лети за шампанским!

И тут Инна посмотрела на меня. Я запомнила ее взгляд. Все ее существо кричало о признательности. Некоторые считают, что доброта у нас не в цене. Не так это, совершенно не так! Добротой открываются все настоящие ценности, доброта — самое подлинное в человеке. Но опять получается, что я расхвасталась и хвалю себя…

Новенькая бочком скользнула в коридор, и я услышала легкий хлопок двери. Кажется, кроме меня, ее бегства никто не заметил.

Вскоре я тоже ушла.

Конечно, она ко мне прибежала, сгорая от любопытства, как я это устроила. Она сияла, счастье так и выпирало из нее! Но, завидуя ей, я гордилась собой. Так, наверное, чувствует себя хирург, отходя от операционного стола с сознанием исполненного долга. Инна обнимала и тискала меня, пока не обессилела.

— Верка, уродина! — кричала она, не стесняясь своих чувств. — Какая ты молодец! Ну, рассказывай, не томи! Чем ты его проняла?

Мы сели, громко дыша. Хаос стоял в комнате от ее кружения.

— Давай помолчим, — сказала я. — Немного придем в себя.

— Верка, я прямо невменяема. Я ждала всего, но только не этого. Думала, что он выпроводит меня, а новенькая останется с ним. Я настраивала себя показать ему коготки.

— Помолчи! — Я подняла вверх руку, и это был повелительный судейский жест, — Не о том ты говоришь. Да приподымись ты над обыденностью, на цыпочки встань хотя бы, посмотри поверх наших голов! Новенькая, коготки! Ты должна быть сейчас выше всего этого!

— Сейчас я просто баба, оглупевшая от счастья. Но посреди этого океана счастья одного я в толк не возьму: тебе-то что? Ну, поплакалась я однажды тебе в жилеточку, пожалела себя вслух. Что лично ты от этого получаешь?

— Много чего, — сказала я, чувствуя, как радость моя за нее тускнеет. — Мне хорошо оттого, что тебе хорошо. Если можешь это понять, пойми, я порадуюсь за тебя, нет — не обижусь. Наверное, не все, что мы делаем, мы делаем с намерением извлечь выгоду.

— Нет, ты не такая, как я! Я бы… я бы из-за тебя не стала расшибаться. Прости, конечно, но твоя жизнь — это твое дело. И я в ней ничего не забыла. Мое — это мое, и только оно меня беспокоит. Тут все ясно, и те, кого я знаю, все такие. Ты первая не такая. Вот я и жду объяснений.