Сергей Татур - Периферия [сборник]

Леонид сбегал к машине и вернулся с объемистым свертком, из которого извлек вареную курицу, базарные, горячие еще лепешки, несколько пучков редиски и бутылки пепси-колы.

— Видишь, какие мы правильные? — отметил он. — Ни капли спиртного! Новая жизнь — это тебе не фунт изюма. Ты, говорят, мастерица по части кофе. Покажи-ка свое умение!

Когда все расселись, Леонид порылся в пластинках и поставил романсы в исполнении Нани Брегвадзе. Мне показалось, что она поет для меня.

— Как ты узнал, что это моя любимая певица?

— Я все знаю.

Отвечая, он улыбался и не смотрел мне в глаза. Он, определенно, нравился мне. Не манерничал, держался свободно, раскованно. Я сравнивала его с Басовым, и мне стало жалко Борю: неуклюж, погружен в себя. Но ведь не за это я на него ополчилась…

— Не ждала, но приятно, — прокомментировал мое настроение Леонид. — То ли еще будет, как поет нам другая замечательная певица.

— То ли еще будет… — повторила Инна.

Константин сидел с ней рядом, и его рука покоилась на ее плече.

Пепси-кола была холодная и пузырилась. Я достала хрустальные бокалы.

— Какая ты богатая! — похвалила меня Инна. — У меня таких нет.

— Поэтому мы и ходим в гости, — сказал Константин. — Чтобы посмотреть, чего нам не хватает для полного счастья.

— За молодых! — провозгласил Леонид. — За молодых, которые не совсем молодые, но нам с ними все равно хорошо.

— Костя, жениху к лицу степенность, — сказала я. — Молчи и не своди с невесты пылающих очей.

— Пылай, — разрешила Инна. — Но только для меня.

— Приглушим мелкособственнические инстинкты, — сказала я. — Умерим диктаторские наклонности! Проявим терпимость к иному мнению!

— Это не любовь! Это мирное сосуществование! — запротестовала невеста. — Я в это не играю!

— Инна у нас игрунья, — сказал Леонид.

— Большая игрунья! — подхватила я.

— Вера, мы с Инной только на минуточку к тебе, только проведать, — сказал Константин. — А Леня сегодня не торопится. Он отвезет нас к метро и вернется, если ты не возражаешь.

— Жалко, но не возражаю, — сказала я и бросила быстрый взгляд на Леонида. Я ведь не знала его совершенно. — У тебя своя машина? — спросила я.

— Своя и за свои. Одобряешь?

— И завидую. Моего заработка хватает на самый скромный достаток.

— Ищи новые точки приложения для своих творческих способностей, — посоветовал Леонид.

Инна и Костя попрощались, и в комнате вновь стало тихо-тихо. Сейчас он вернется, думала я. Сейчас-сейчас-сейчас! Инна — человек, и за добро все же платят добром. Или равнодушием, но не злостью. Но разве я сомневалась в этом? Я не сомневалась. Что сделать и как вести себя, чтобы ему было хорошо? Ничего я не знала, но чувство было такое, словно дверь в завтрашний день, крепко запертая прежде, уже не заперта — подходи, и распахивай, и вторгайся в неведомое, и радуйся его необъятности, его подвластности тебе, его яркому притягательному свету.

Он вошел без стука, как к себе, и я шагнула ему навстречу, обняла и спрятала лицо на его груди. И почувствовала силу его рук, обнимавших меня.

— Так лучше? Правда? — зашептал он. — Когда не задаешь себе вопросов, не надо и отвечать на них.

— Вопросы — потом, — сказала я. — Прежде я назадавала их себе столько, что запуталась. Что ты во мне нашел?

— Человека.

— Не поняла.

— Слушай, я пришел к тебе не для дачи показаний. Одно то, что ты сделала для Инны, я запомню на всю жизнь. В нашем кругу такая забота… ну, как-то не имела места.

Мы сели на диван, и он взял меня под крылышко — обнял одной рукой. Мелькнуло: «Неужели? Неужели это возможно и я не одинока, и у стен, у пола, у потолка пропала способность давить?»

— Леня, кто ты? Я ничего о тебе не знаю.

— Тогда слушай. — Он пересел с дивана в кресло, стоявшее напротив, и вместе с ним отодвинулось тепло его руки, обнимавшей меня.

Я зябко поежилась, и он сказал:

— Потерпи, я должен видеть твою реакцию.

Я вздохнула и опять зябко поежилась.

— В недавнем прошлом я инженер-строитель. Несколько лет провел на строительных лесах, был даже начальником участка. Но очень страдал от отсутствия порядка и невысокого заработка. Работы я не боялся. Я пахал глубже других. Но это не вознаграждалось. Более того, косились на меня. Мол, парнишечке этому надо больше всех, штопор он проглотил в детстве, заносит его. Меня откровенно учили не высовываться. Я почувствовал, что упираюсь в стену. Страдал, бессонница появилась. Никак я не мог ответить на вопрос, почему я хочу как лучше, а всем этого не надо, все отворачиваются от меня? Долго такой раздвоенности не вынести. Я стал работать с шабашниками, делать за хорошие деньги конфетки из стандартных квартир. Тут тебе и уважение, и заработок. Но и здесь не пришел я к внутреннему согласию. Мне казалось, что мы заламываем непомерно. «А сверхурочные? — говорили мне. — А квалификация?» Но я был против того, чтобы за вечер получать по пятьдесят рублей. Тогда мне привели другой довод: люди, которых мы обслуживаем, живут не на одну зарплату. Еще мне сказали, что для таких, как я, существует Фонд мира, Фонд пятилетки и другие аналогичные фонды. И кем, ты думаешь, я стал в конце концов? Фотографом. Школьный товарищ, который раньше меня ступил на эту тропу, заверил, что здесь я буду сам себе хозяин.

— Где же ты снимаешь?

— В детских садах, школах. Конкурентов побиваю качеством. За новинками гоняюсь, как мои сверстники — за девушками.

— Любопытно, — сказала я. — Очень любопытно. Ты что, частный предприниматель?

— И ты не поняла! Я работаю от государства, но никто не мешает мне работать. И никто не ограничивает меня в заработке.

— Но ты в ладу со своей совестью? — Ответ на этот вопрос был важен для меня, и я подалась вперед.

— В полном, — сказал он. — Я наделен правом придумывать и правом делать. Я себя уважаю.

— Но участок у тебя!

— Э, милая! Хорошая фотография сопровождает человека всю жизнь, переживает его, бережно хранится потомками. А фотограф я, позволь тебе сказать, хороший. Иллюстрированные журналы меня знают.

— Но ведь тебя учили не на фотографа.

— Разве я виноват, что не понадобился обществу как инженер? И почему я должен мириться с нищенской зарплатой?

— Наверное, мне следует принять это к сведению без комментариев.

— К комментариям ты просто не готова. Поверь, если бы то, что позволено мне как фотографу, было бы позволено тебе как инженеру, ты была бы довольна.

— Что ты имеешь в виду?

— Работу на совесть. Участие в прибылях. Я подробно расспрашивал Инну и в курсе ваших дел. У вас застой, ваши производственные отношения не меняются уже лет сорок.