Сергей Татур - Периферия [сборник]

— Дай мне что-нибудь почитать, — попросила она. — У нас испортился телевизор, а я не хочу чинить, надоел. Хочу почитать какую-нибудь интересную книгу.

— Хорошо, мама…

У меня навернулись слезы. Возродится ли в ней человек, не поздно ли она спохватилась? А сделала ли я все, чтобы она поняла это раньше?

В дверь постучали. Это был Леонид. Я открыла ему, представила матери. Они долго и тяжело изучали друг друга.

— Можно и улыбнуться, — сказала я.

Леонид улыбнулся, мать протянула ему руку.

Отвечать на вопросы и делать заверения Леонид предоставлял мне. Это не затянулось. Мать пробыла с нами совсем немного, засобиралась, простилась и пошла.

— Держись, мама! — шепнула я у ворот. — Ты постарайся ни-ни, а о больнице я похлопочу. — Ну и как впечатление? — спросила я Леонида.

— Ей тяжко, — сказал он. — Знаешь, ты бы могла пойти по общественной части. В тебе развито сострадание.

— Мне неспокойно, когда я вижу несправедливость.

— Так успокаивай себя вмешательством. Только не обращайся ко мне всякий раз за сочувствием, когда тебя не поймут.

— Ты — последняя понимающая меня инстанция.

— Правда? — удивился он. — В таком случае ты налагаешь на меня обязанность вникать во все твои дела.

— Эта обязанность тебе неприятна?

— Она для меня нова. Конечно, я буду выслушивать тебя.

— А как же, Леня! — воскликнула я. — Если этого не будет, то чем моя жизнь с тобой будет отличаться от моего одиночества?

— Свою ношу каждый несет сам, в этом я твердо убежден, — сказал он.

Я тут же переменила тему и улыбнулась:

— Знаешь, чего я хочу больше всего на свете? Всегда тебе нравиться. Всегда-всегда! И умереть первой.

— Будь и завтра такой же, — сказал он и мягко обнял за плечи.

Я открываю для себя Леонида. Что я узнала о нем в первое наше знакомство? Приятный молодой человек неизвестных занятий и туманных наклонностей. Я не знала о нем ничего. На щелкоперов и попрыгунчиков я насмотрелась. Чувства их были какие-то мотыльковые, скоротечные: умные слова, которым хотелось верить. А вглядишься пристальнее — нет ничего, один лоск, одна бутафория. Леонид делал то, что говорил, и на его слово можно было положиться. Он умел видеть и ценить хорошее и сторониться того, что не отвечало его правилам. Когда я поняла это, я вздохнула с облегчением. Непрестижность его профессии, ее откровенная коммерческая основа сначала меня коробила. Я привыкла к постоянной зарплате, он же сам определял величину своего заработка. Свою работу он любил и относился к ней очень серьезно. Я однажды поехала с ним и видела его в деле. Мы пришли в детский сад, где его знали. Заведующая все ему организовала, и он сделал около двухсот снимков. Каждый раз, когда щелкал затвор, малыш был сама непосредственность. Когда мы уехали, я намекнула, что заведующая постаралась, надо бы подарить ей цветы.

— Она получила от меня комиссионные, двадцать пять рублей, — объявил он.

— Неужели? — воскликнула я, пораженная.

— И, поверь, эти деньги она отработала. Без ее старания я бы снимал в этом саду дней пять, а потом бы выяснилось, что родители не выкупили половину снимков. Она же так подаст мои снимки — а плохих среди них не будет, — что ни одна мать не откажется от фотографии.

— Это делячество, и ты — циник!

— Нет. Пойми мою задачу. Я сдельщик. Заведующая, получая комиссионные, становится моим помощником. И ее доля в моих прибылях абсолютно законна.

— Ты ведешь себя как предприниматель!

— Пойми, я могу зарабатывать много, но это всегда будет оплата по труду. Хозяйственный расчет, чего ты хочешь?

— А честно ли ты рассчитываешься с государством?

— Так же честно, как и оно со мной. Кроме того, я содержу машину, оплачиваю бензин и услуги автосервиса по ценам, намного превышающим их себестоимость. Подумай об этом на досуге, и твои упреки окажутся пустыми.

С Леонидом мне было свободно-свободно. Я ничего не прятала от него, и он отвечал мне такой же открытостью и откровенностью чувств.

Однажды я поинтересовалась, не скучает ли он по строительным лесам.

— Нет, — сказал он. — Я ушел от беспорядка и нервотрепки. Я — человек порядка.

— Значит, порядка будут добиваться другие. А ты? Почему ты не ставишь вопрос так: если не я, тогда кто?

Мы много ездили, и вскоре я полюбила машину. Далекое стало близким. Через час, через два мы оказывались на альпийских лугах Чимгана, на покрытых маками холмах за Черняевкой. Леонид водил машину профессионально. Скорость любил, но не лихачил. Дорога не стадион, и неумно пускаться наперегонки на каком-нибудь двухполосном шоссе. Езда должна снимать напряжение. Когда я поняла, что за рулем он отдыхает, я перестала его торопить. Он пришел ко мне сформировавшимся человеком. Таким я его полюбила, таким он пусть и остается. Многие счастливы в браке лишь тогда, когда настаивают на своем, верховодят. Я этого не понимала.

В один из летних дней Леонид предложил оформить наши отношения. Чтобы моя мать не делала ему замечаний. Я промолчала, а про себя решила, что мы зарегистрируемся, как только я почувствую под сердцем биение новой жизни.

Моих родителей не клали в лечебницу для алкоголиков, мать чувствовала, что вот-вот сорвется и обвиняла всех, отказывавших им, в черствости и прочих смертных грехах. В один из дней я отпросилась с работы, чтобы похлопотать за них. Сама я не знала иных государственных учреждений, кроме районной поликлиники, жэка и паспортного стола. В этих учреждениях я не сталкивалась с волокитой, но не встречала и радушия. Ко мне относились нормально, как к обыкновенному посетителю, каким я и являлась. Если была очередь, терпеливо в ней выстаивала и сравнительно быстро получала то, за чем приходила. И я не совсем понимала то раздражение, с каким мать пересказывала свои хождения…

Я начала с психиатрической лечебницы, с ее наркологического отделения. Потыкавшись в разные двери и наведя справки, я нашла человека, в компетенцию которого входило, удовлетворить мою просьбу или отказать. Это был главный врач. Я обрисовала ему положение матери и отца. Слушая, он дважды бросил:

— Короче.

Затем изрек:

— Мест нет. Сожалею, но помочь сейчас не могу. Приходите через месяц.

Я попыталась заглянуть ему в глаза, но не сумела. Он смотрел мимо меня, умело сохраняя дистанцию.

— Мать и отец сейчас не пьют, и самое время…

— Мне молодых негде размещать, — отрезал он.

— В таком случае позвольте проверить, действительно ли у вас заняты все места? — сказала я.

— А ты кто такая, чтобы меня проверять? — удивился он.

Он не возмущался, не указывал мне неправомочность моего предложения. Он был готов отвечать, но не передо мной.