Сергей Татур - Периферия [сборник]

— Это что, приглашение к дискуссии? Тогда я остаюсь. Должен же я ответить на заданный мне вопрос.

Леонид поднялся, взял свой фотоаппарат и сфотографировал Басова. Это заняло две или три секунды, Борис Борисович не успел заслониться ладонью. Он опешил и произнес с неудовольствием:

— Без разрешения этого делать нельзя.

— Можно, — не согласился Леонид. — Мы ведь без условностей. Хотим — делаем, мы ведь запросто, ведь так?

Борис Борисович поперхнулся и обиженно заморгал. Ему отвечали его же приемами, тут недолго было и потеряться.

— Давайте поговорим о будущих противоречиях между компьютерами, роботами и человеком, — вмешался в разговор Леонид. — Когда они уже начнут проявляться?

— Наверное, в двухтысячном году, — сказала я. — Как только мы разрешим компьютерам и роботам думать, так эти противоречия и появятся. Очень занимательно размышлять на эту тему…

— За что ты меня бьешь? — вдруг сорвался Борис Борисович.

— За трусость, всего лишь…

— А мне кажется, ты меня за то сейчас унижаешь и высмеиваешь, что жену ради тебя не бросил.

— Такого условия, если следовать правде, я не ставила никогда…

Леониду явно был интересен наш диалог…

— С твоим новым другом у тебя нет этих сложностей?

— Ни этих, ни других. Мы живем в простом, предельно понятном нам мире.

— Живете? — переспросил он. — Что ж! Что ж! Желаю счастья.

— Это пожелание я выуживаю у вас с самого начала нашей памятной встречи.

— Памятной?

— Вы ведь запомните ее надолго. Запомните потому, что неуютно быть третьим лишним. Мысли приходят разные.

— Ко мне — нет. Задорна ты, Вера.

— Какая есть!

У Бориса Борисовича слегка отвисла нижняя губа. Он злился. Леонид же сохранял спокойствие, которое все более казалось мне искусственным.

— Борис Борисович, сколько раз вы репетировали все то, с чем пришли ко мне? — спросила я. Из озорства спросила, из растущей неприязни к нему, к его бесцеремонности, в которой прежде видела одну непринужденность.

— Ты… ты меня не уважаешь! — зашелся он в негодовании. — Ты меня ни во что ни ставишь! Ты… да я тебя с работы прогоню!

— Как это? — не поняла я. — Вы что, начальник?

— Тогда и увидишь, кто я. Пожалеешь, да поздно будет.

— Угрожаете? — спросила я и засмеялась. Кажется, в первый раз я унижала человека, не испытывая угрызений совести. Я только воздавала ему должное.

— У тех, кто не оправдывает доверия, преемники появляются очень быстро, — сказал он. — Что ж! Разреши удалиться.

— До свидания, Борис Борисович!

— И скатертью, как говорится, дорога? — съязвил он. — Не боишься… отпускать меня ни с чем.

— Нисколечко.

Он порывисто поднялся. Дверь хлопнула, и я сразу ощутила слабость в ногах. Я чувствовала себя выставленной перед Леонидом в самом неподобающем виде. Он понял мое состояние. Снова сел рядом, обнял, заглянул в глаза. Я спросила:

— Ну, и как ты?

— При чем тут я? Как ты?

— Да уж переживу как-нибудь.

— А я уже пережил. И не смей… слышишь, не смей переживать сверх этого! Я тебе запрещаю переживать из-за этого зарвавшегося субчика. Слышишь?

— Не глухая, — произнесла я устало. — Спасибо, что понимаешь.

Я и моя заработная плата — интересная тема, не правда ли? Я со всеми своими потребностями, со своим видением светлого завтрашнего дня, в котором я должна жить лучше, и материальное обеспечение моих потребностей, выраженное в конкретных рублях, товарах и услугах. Довольна ли я? В этом и пытаюсь разобраться. Можно сказать: много ли надо одному человеку? Но ведь и не мало. И чтобы не накапливалось грязное белье и был полон холодильник, надо вертеться. Будет семья, буду вертеться больше, только и всего.

Мой заработок пока сто пятьдесят рублей в месяц. Маловато для инженера с шестилетним производственным стажем. Надо заплатить и за квартиру, и за электричество, и за газ. Рубля два в день обходится еда. За свою жизнь в ресторане была всего дважды. Пять рублей съедает общественный транспорт, десять — книги и пластинки. Четыреста в год трачу на одежду, обувь, утварь хозяйственную и прочее. Откладывать из месячного заработка могу десятку, не более. Да, премий разных у меня набегает рублей сто пятьдесят. Модных тугих джинсов с латунными нашлепками, вельветовых мягких брюк или «бананов» из сверкающей синтетики у меня нет, но не потому, что обделяю себя, а потому, что не люблю брюк, хотя они и практичнее юбок. На бедность и убогость гардероба не жалуюсь. У меня великолепная ножная швейная машинка. И я себя обшиваю, и заказы беру, но немного, и за платье прошу не четвертак, как в ателье, а десятку, совсем даром. Это еще рублей триста в год, но их я пускаю в дело, кругом столько соблазнов.

У меня приличный холодильник, телевизор — не цветной, проигрыватель высшего класса — самая ценная вещь в доме, которую я люблю и эксплуатирую нещадно. Но на современную мебель меня никогда не хватало. Довольствуюсь старьем, которое громоздко, не сверкает полированными плоскостями, но добротно и может служить долго-долго. Все, чем я обладаю, содержу в порядке. Не гнушаюсь подштопать, зашить, вычистить, и вещи снова служат мне. То, что шью сама, у меня всегда модное, потому и клиенты не переводятся. Не цена их привлекает, они привыкли не скупиться, а вкус мой и качество. Клиенты — мои институтские подруги, хорошо устроенные — мужья или в загранке побывали, или хваткие по натуре, да и сами они по части достать-заиметь давно не школьницы. О, как я строга к себе, когда шью им! Я шью для них как для себя, добиваюсь, чтобы мне нравилось. И они прекрасно знают эту мою черту. Зато когда я с улыбкой протягиваю готовое платье, когда они облачаются в обновки и сами от себя глаза отвести не в состоянии, они так благодарят! Ради этих минут тихого торжества я, собственно, и шью. Как они меня уговаривают: бросай свою гидротехнику, мы тебя озолотим, ты — портниха от рождения. Да, умею. Но это увлечение для души. На работе я тоже кое-что умею.

Базары теперешние мне не по карману. Зелень я еще могу себе позволить, ну, помидоры, виноград в разгар сезона. Лет десять назад цены еще не кусались. Но базаром правит невидимая рука перекупщика. Пугать перекупщика изредка пугают, и на каждый свой испуг он отвечает маленьким, но заметным повышением цен. Перекупщик держится сплоченно…

Как ни плохи наши овощные магазины, как ни беден их ассортимент, они меня выручают. В августе, когда всего много и все дешево, я консервирую на зиму помидоры, баклажаны, болгарский перец, морковь, чеснок, айву, персики. Я закручиваю до двухсот банок, это не хлопотно, если не терять сноровки. У меня удобное корыто-стерилизатор, вмещающее много банок. Крышки только сложно доставать, их почему-то не бывает в продаже. Варенья почти не варю, сахар, как доказали медики, вреден. Солю в ноябре две большие кастрюли капусты. Под прихожкой у меня погреб, и я покупаю осенью лук, картофель, тыкву, зимние дыни, репу, морковь.