Сергей Татур - Пахарь

Он задал задачу и был уверен, что подчиненные теперь разложат ее на составные части, а когда соберут вновь, станет ясным и решение. Он просил подняться над границами привычного, пофантазировать даже, повитать в облаках, не упуская при этом из виду и матушку-землю. Многие были смущены, но уже плыли нужным фарватером, очерчивали круг проблем, которые включала в себя задача. Все вышли один за другим. Два прораба поинтересовались, велик ли директорский поощрительный фонд и каково будет вознаграждение, если… Но это было не прощупывание, а желание попасть в тон.

— Боже мой! — с пафосом воскликнул Голубев. — За мной не заржавеет!

Анатолий Долгов позволил себе остаться. «На два слова», — сказал он. В отсутствие Голубева он вел себя молодцом, он любил и ценил самостоятельность и доверие и потому выкладывался, стараясь превзойти себя. Но, превзойдя себя, до голубевских рубежей, все же не дотянул, пусть самую малость, и Дмитрий Павлович сразу указал ему после приезда на это маленькое отставание, на какие-то двести не уложенных кубометров бетонной смеси. Потом сдавил в объятиях.

— А нужен ли нам звон? — полюбопытствовал Толяша.

— Колокольный — нет. Нам конвейер нужен. Рабочая эстафета нужна. Значит, нужны споры, столкновения мнений. Только так мы придем к полной ясности.

— Философствуешь все. Фантазируешь. Обозначится успех — народ сунется разный. Успевай водить — показывать. Работать станет некогда.

— Начальство, корреспондентов и делегации по обмену опытом советую любить — уважать — жаловать, — назидательно так сказал Дмитрий Павлович. — Нам нужна поддержка, а славу мы как-нибудь переживем.

— Блин горелый! — сказал тогда ему Толяша, его предприимчивый однокашник, которого он не раз вытаскивал из скверных ситуаций.

— Сам блин горелый! — весело возразил Дмитрий Павлович и обрушил на плечо Толяши тяжелую свою ладонь. Толяша заскрипел и дал крен. — Ты мне обеспечь все, что нужно. Чтобы каждый твой рабочий знал, для чего применена эта эстафета. Чтобы он с ее помощью больше зарабатывал, чтобы профессию свою считал лучшей на свете. Мы такое у тебя закрутим!

— Я — ничего, — сказал Толяша Долгов, улыбаясь. — Я — за, как и ты.

— Не поддакивай, а думай. Мне важно не формальное согласие, а такое «за», которое дело быстрее вперед двинет. Личную заинтересованность твою хочу увидеть.

— Уразумел.

— Фронт работ сейчас какой, посуди! Трубопровод собрать надо? Это четыре с половиной тысячи тонн металла. Трансформаторная подстанция с машиной, которую ты нарек мамонтом. Сама насосная, два первых пусковых агрегата. Одного бетона семьдесят тысяч кубиков уложить надо.

— Трубопровод и подстанция — не моя забота. За субподрядчиков у меня голова пока не болит. Вот за бетон я в ответе.

— А все остальное — моя, но не твоя забота, да? Легко жить собираешься. Все мои заботы — и твои тоже. Ничего ты в рабочей эстафете не понял. Разберись, очень тебя прошу.

— Слушаюсь, командир!

— Знаешь, что? Мы это на партийное собрание вынесем. Посмотри, кому из хватких твоих ребят лучше выступить, кликнуть клич. Не мямлить надо, а позвать, повести за собой.

— Почему-то теперь так называемая инициатива снизу очень часто рождается наверху, например, в твоем командном пункте, — поддел его Толяша. — Не обратил внимания?

— Ты зато обратил. Не вижу ничего зазорного. Лишь бы последователи были и дело делалось быстрее и лучше. Или у тебя другое мнение?

— Твое мнение — это и мое мнение, командир!

— Ой, не прибедняйся!

— А выступит, если ты не возражаешь, Ринат Галиуллин. У него и выработка, и дисциплина. И чутьем не обманут, новое издали распознает. Охотно идет на взаимодействие. А еще недавно был индивидуалист. Не верится даже, что так быстро перековался. Организуем и аплодисменты.

— Зачем в деловой обстановке аплодисменты?

— Ну, мне пусть люди аплодируют, если ты человеческой благодарностью сыт по горло. С Галиуллиным сам переговоришь?

— Обязательно. Хочу, чтобы каждое его слово в десятку попало.

— Скажи, командир, тебя там, у моря, тоска заедала?

— Какая тоска?

— Серая, или зеленая, или черная — не знаю, какой у нее цвет. Или ностальгическая, если цвета ее ты не запомнил. Ты не знал, куда себя деть, и придумал эту рабочую эстафету.

— Придумал! Высоко ты меня ставишь. Говори: перенял. Я хочу готовую идею пересадить, как дерево, в нашу плодородную почву.

— Вообще разумно.

— Нескончаемые претензии друг к другу надоели. Пора научиться сообща искать выход из трудных ситуаций. Если искать постоянно мальчиков для битья, непременно настанет день, когда этим мальчиком будешь ты.

— Ладно тебе. Бьют-то давно уже не больно, одна острастка. Давай менять пластинку. Люблю быть инициатором, — мечтательно так сказал Толяша Долгов. — Может, и к награде представишь, не одни блины горелые мне должны доставаться. Намек-то хоть понял?

— Думай, дорогой, думай. Иди.

Оставшись один, Дмитрий Павлович попросил соединить его со Свердловском. Затем связался с директорами заводов «Уралэлектротяжмаш» и «Уралгидромаш». Сказал, что, следуя принципам взаимодействия, которые лежат в рабочей эстафете, трест готов оказать посильную помощь машиностроителям, если те изыщут возможность ускорить изготовление электродвигателей и насосов. Услышал в ответ:

— Благодарю. Сварщики нам нужны хорошие. Но гонять людей туда-сюда, наверное, нет резона. Вы вот чем помогите. К октябрьским праздникам, к новому году фруктов, овощей свежих подбросьте. Но особая просьба — весной об этом побеспокоиться. К нам весна на три месяца позже приходит, так вы пришлите ее в рефрижераторе. Весенний авитаминоз, он, знаете, сказывается на производительности труда.

— Думаю, изыщем и рефрижератор, и чем его загрузить. Одалживаться для этого не придется, у нас отличное подсобное хозяйство. Поделимся и луком, и арбузами. Будущим летом готовы принять детей ваших работников, человек двести, в школьный трудовой лагерь. Он у нас в саду-совхозе. Пусть поживут у нас лето, пропитаются солнцем.

— Вот это человеческий разговор, — ответили в Свердловске. — Ничто так не облегчает руководителю жизнь, как взаимный учет интересов. Надеюсь, в делячестве нас не обвинят — о людях заботимся. Давайте будем выполнять то, о чем договорились.

Директору второго завода Дмитрий Павлович уже сам предложил то, о чем его попросил директор первого. Он не только просил, но и давал, и потому легко договорился. Голубев записал нужные координаты и принятые на себя обязательства. В принципе дело было сделано, поставки уникального оборудования обговорены и согласованы.

Теперь предстояло заручиться содействием начальника Голодностепстроя Иркина Киргизбаева. «Зачем мне его содействие? — горячась, думал Дмитрий Павлович. — Не мешал бы, не ставил палки в колеса». Отношения с Киргизбаевым у него испортились после того, как в конце минувшей пятилетки Киргизбаев показал освоенными пятнадцать тысяч гектаров земель, которые все еще были в работе, и тем самым существенно улучшил показатели территориального строительного управления. Но, улучшив показатели с помощью росчерка пера, Иркин Киргизбаевич залез на год вперед, а Голубев потом, расшибая лоб, доводил до кондиции земли, которые давно уже числились освоенными. Тогда, на рубеже двух пятилеток, он мог кое-кому открыть глаза, однако не ринулся в бой. Соотношение сил складывалось так, что его устранили бы с пути, и он, ничего никому не доказав, уступил бы свою должность такому же показушнику, как Киргизбаев.