Сергей Татур - Пахарь

Я заварила чай и могла больше не отлучаться на кухню.

— Дима, я отыскал идеальное место для аллеи передовиков труда, — сказал Сабит Тураевич. — Это площадка перед спуском в котлован. Там вагончики стоят в два ряда. Бытовки, прорабские, буфет — там вечно люди.

— Доска почета или аллея передовиков? — спросил Дмитрий Павлович.

— Нужно и то, и другое. Наши постоянные победители в социалистическом соревновании перейдут с Доски почета на аллею передовиков. Так сказать, будут повышены в ранге и лучше поданы. Пригласим фотографа, средства у нас есть.

— Художника, — поправил мой муж. — И притом хорошего. Аллея передовиков нужна, но не на пыльном перекрестке, не под солнцем и дождем, где портрет придет в негодность через полгода, а в вестибюле Дворца культуры.

— «Знает, чего хочет», — подумала я. И поправила его:

— В вестибюлях не бывает аллей.

— Пусть я ошибся в названии, но суть, считаю, вы схватили. Для Дворца культуры я бы заказал несколько полотен. Панорама первой насосной. И чтобы непременно было передано напряжение, порыв строителей. Панорама Чиройлиера. Групповой портрет лучшей бригады. Если нам посчастливится найти мастера, эти полотна будут жить десятилетия.

— Позволь, сначала надо заиметь свой Дворец культуры.

— Введем к концу будущего года. Самое время пригласить художника. Пусть поживет здесь, оглядится, с людьми нашими сойдется.

— Сейчас рисуют как-то… непонятно, — сказал Сабит Тураевич. — Световые пятна вместо четких линий. Мазня, а в ней свой тайный смысл: доискивайся! А если я не в состоянии?

— Точное копирование действительности — это для фотографов и репортеров. И то многие из них пользуются приемами импрессионистов, усиливают одно, затушевывают другое. Внушают свою точку зрения, если, конечно, она у них есть. Считается, что художник должен удивить, заставить быстро идущего человека остановиться и заново осмыслить то, что, в общем, давно ему известно. Вот и нам надо найти художника, умеющего удивлять. Но не зазнавшегося и не манящего себя пупом земли. Лучше — молодого.

— Задача! — сказал Сабит Тураевич. — Здесь я, брат, не силен. А ты когда успел подковаться?

— Когда за ней ухаживал. — Дима обнял меня, и мы вдвоем светло так, лучезарно улыбнулись Сабиту Тураевичу. В унисон улыбнулись. Он зааплодировал.

— Я знаю Юрия Талдыкина, художника с особым видением жизни, — сказала я. — На его полотна можно смотреть часами.

— Ну, видение жизни, при всей его оригинальности, должно оставаться советским, — сказал Курбанов.

— Это подразумевается. Давайте человеку ищущему не будем ставить слишком много предварительных условий, не будем его чрезмерно регламентировать. Иначе нам удастся залучить только ремесленника с его неизменным: «Чего изволите-с?»

— Остра у тебя Ольга Тихоновна, — сказал Дмитрию Сабит Тураевич.

— Сабит Тураевич, вы никогда не делились своим мнением вот об этих картинах? — Я подвела гостя к репродукциям Ван Гога. Я вырезала их из купленной в Ялте итальянской книги, вставила в рамки и повесила в гостиной.

Сабит Тураевич стоял перед репродукциями долго, переминался с ноги на ногу. Потом изрек:

— По-моему, про мужа твоего это писано. Спроси ты меня тридцать лет назад, я бы сказал: про меня. Очень сильно. Целый мир как на ладони. И человек, и земля, и отношение человека к земле. Глубокое, философское восприятие жизни.

Я засмеялась; то, как он объяснил эти картины Ван Гога, обрадовало меня.

— Человек у Ван Гога не просто работает, — сказала я. — Он состязается, старается превзойти себя и всех, хотя соперников рядом не видно. Перед ним цель, и он стремится быстрее достигнуть ее и опередить других. У меня к вам, руководителям большого трудового коллектива, вопрос есть. Дети всегда спешат выяснить, кто из них сильнее, и сильные открыто верховодят в своих детских компаниях. У взрослых это стремление притупляют обстоятельства, оно не столь откровенное, непосредственное. Но состязательность, выявление сильнейшего присущи человеческой натуре, в любом возрасте. В беге побеждает быстрейший, в борьбе — сильнейший. Это аксиома. Как вы используете элемент состязательности, изначальное стремление человека достичь высоты в любимом деле при организации социалистического соревнования?

— Ай да Ольга Тихоновна! — воскликнул Сабит Тураевич. — Дима, твоя жена — философ.

— Знаю, — согласился Дмитрий Павлович. — Как мы идем от состязательности к социалистическому соревнованию? Сознательно идем, не ощупью. Атмосферу состязательности поддерживаем. На площадке сейчас порядок, материалы поступают по первому требованию. Работай только, показывай, на что способен. Итоги подводим ежедневно, каждое утро вывешиваем результаты за минувший день. Люди видят, как они сработали. Вот тебе сопоставимость, наглядность, гласность. Ну, а когда конечный результат зависит только от тебя, от твоей квалификации, добросовестности, инициативы, тогда грех не развернуться, не выложиться. Мы сделали самое важное — навели порядок и обеспечиваем его. Хочешь работать по методу Анатолия Злобина, взять подряд — бери. Хочешь предложить что-то свое, ускоряющее дело — пожалуйста. Победил в соревновании или занял призовое место — честь тебе и слава. И благодарность начальства получишь, и премию или ценный подарок. Прожектор славы разыщет тебя и будет сопровождать, не отпуская. Вот тебе честь по труду в ее, так сказать, непричесанном, натуральном виде. От принятия бригадных обязательств на год мы отказались. Трудно предусмотреть объем работ на целый год и не просчитаться. А неконкретность нехороша: в параграфы обязательства вкрадываются общие слова, которые нельзя ни взвесить, ни измерить. Обязательства принимаем на ближайший месяц. Имея на руках наряд-задание, рабочие видят, что они могут сделать быстрее. Ну, и вносят предложения. Обязательства получаются реальные, насыщенные. Рабочий день в котловане сейчас очень плотный. Я знаю троих, которые бросили курить. Отвыкли — не стало перекуров.

— Абсолютно верно, — согласилась я. — Раньше спустишься в котлован — на тебя глазеют. Что, мол, за цаца пожаловала? Что за пташка диковинная? Сейчас головы никто не повернет.

— До промакадемии я работал каменщиком, — вспомнил Сабит Тураевич. — Кирпичи делал сырцовые, дома из них выкладывал. Замесишь глину, дашь ей вылежать, и пошел формовать. До тысячи штук в день выгонял. Но тогда самым трудным было найти работу. Биржа труда еще существовала, очередь на ней длиннющая. Однажды моя бригада подрядилась строить дом преподавателю университета. Он сказал: «Хороший дом поставишь — порекомендую тебя на рабфак». Догадался, что хочу учиться. Тогда не было соревнования, но была конкуренция. Частник, хозяин приглашал лучших работников. Лучшие выделялись и тогда, но не через соревнование, а через конкуренцию. Наше соревнование называет лучших и подтягивает отстающих. Оно зажигает всех, потому что высокие задачи, которые оно ставит, это задачи для всех. Когда я кончил академию, в соревнование пришел Алексей Григорьевич Стаханов. И всколыхнул страну.