Инга Петкевич - Лесные качели

В войну у Таисии Семеновны погибла вся семья, и свою остальную жизнь она отдала детям. Нельзя сказать, чтобы она их как-то особенно любила, даже наоборот — она постоянно волновалась, тревожилась и страдала за них. С тайной грустью она отмечала, что не пользуется у детей авторитетом, что она слишком добра и бесхарактерна для них. Но она так искренне старалась помочь детям, так хорошо их знала…

Стараясь компенсировать собственную бесхарактерность чужими теориями и системами, по ночам она читала педагогические книги, старательно конспектировала их, составляла планы и расписания будущего дня. Каждое ее утро было полно героических намерений все отрегулировать, организовать… Но продуманный до мелочей день почти всегда разваливался на глазах.

Вот сегодня, например, купаться было нельзя, ожидалась гроза. Таисия Семеновна была расстроена и чуть ли не обижена: даже явления природы она порой принимала на свой счет.

Дети занялись вышиванием. Вышивали все, даже футболисты, — прямо какая-то эпидемия вышивания. Эти детские эпидемии всегда раздражали Таисию Семеновну, тут было много чего-то стихийно-массового и неуправляемого. И Таисия Семеновна лихорадочно искала решения. Затеяла конкурс чтецов, но он не встретил особого энтузиазма. Слушая чтецов, дети продолжали вышивать. Конечно же, это не мешало им слушать, но все равно раздражало Таисию Семеновну, и опять она не справилась со своим раздражением. И тут уж, будто назло ей, дети начали дурачиться, читать комические стихи с драматическими интонациями и наоборот, а пионервожатая Светланка с ними заодно. Таисия Семеновна вышла из себя и удалилась вся в слезах. Потом она, правда, взяла себя в руки и решила почитать детям вслух, пусть себе вышивают. Но то ли день был такой пасмурный и сонный, то ли книгу она выбрала скучноватую, только дети начали засыпать. Трудно представить, что уснуть можно назло, но Таисии Семеновне так казалось.

И весь день нарушали дети ее планы, выходили из-под контроля и обижали ее. Изо дня в день к концу каждого дня она находилась в полной подавленности и снова набрасывалась на книги, чтобы за ночь выстроить новую систему, которой на завтра суждено было развалиться. Она обижалась, принимала жизнь на свой счет и опять пыталась запихнуть ее, живую и непостижимую, в какую-нибудь очередную систему. Жизнь не лезла, рамки трещали, и Таисия Семеновна страдала от этого.

Таисия Семеновна понимала все свои ошибки, но она слишком тревожилась за детей, и оставить всю эту стихию на произвол судьбы она просто не имела права. Слишком многие случаи из педагогической практики служили тому доказательством, а Таисия Семеновна была привержена педагогике.

«Ну ничего, ничего, — успокаивала она себя, — день прошел неплохо. Надо как следует подготовиться к завтрашнему дню». В конце концов, ее доброта и любовь к детям незаменимы, пусть другие пользуются авторитетом, но навряд ли они будут так полезны детям.

Лунный свет неровными ромбами лежал на полу и на кроватях детей. В тумбочке у Орловой скреблась белая мышь. Таисия Семеновна ненавидела мышей, и вообще не положено держать мышь в тумбочке, но она закрывала глаза, полагая, что у детей должен быть свой мир и свои маленькие секреты, особенно если секреты эти ей, Таисии Семеновне, известны.

Она окинула последним взглядом палату младших девочек, вздохнула и решительно направилась дальше. Ей еще предстояло проверить палату старших мальчиков, что само по себе не сулило ничего приятного. К тому же находилась злополучная палата на втором этаже этой нелепой постройки. Взбираться туда надо было по крутой полутемной лестнице.

«И кого только угораздило наворотить в глухом лесу эти абсурдные терема с башенками и крылечками, с лестницами, на которых каждый раз рискуешь сломать шею, — ворчала про себя Таисия Семеновна. — Нет, финны так не строили. Это, должно быть, наш… купец какой-нибудь… сумасброд… денег девать некуда…»

Осуждая прежний порядок, она уже было добралась до второго этажа, но вдруг оступилась и, затаив дыхание, отпрянула к стене…

В неверном лунном свете прямо на нее двигалась призрачная фигура. Она не шла и не скакала, как это положено мальчишкам, а плыла будто во сне, тихой, неверной поступью… Свет от тусклой лампочки едва освещал фигуру, но Таисия Семеновна успела заметить, что глаза мальчика были закрыты, лицо до неузнаваемости бледное и неподвижное. Кто это был, Таисия Семеновна от волнения не поняла.

«Лунатик, — пронеслось в голове, — в пятом отряде лунатик».

Что лунатиков нельзя окликать — это она знала точно. Но вот больше она, кажется, не знала ничего. Мелькнула нечеткая мысль о мокрых простынях, но, опять же, неизвестно, кого в них заворачивать, может быть эпилептиков. С другой стороны, нельзя же оставлять этого лунатика на произвол судьбы, бог знает куда его понесет. Может быть, разбудить врачиху? Но та спит в другом корпусе, а лунатик тем временем…

А лунатик тем временем прошел мимо и теперь тихо брел вниз по лестнице в сторону туалета.

«Провалиться в туалете он, конечно, не может, — отметила про себя Таисия Семеновна. — А что, если пока его там и запереть?»

Эта идея Таисии Семеновне не столько понравилась, сколько она не успела еще в ней усомниться. Она заспешила вниз вслед за лунатиком, мобилизуя все свое мужество.

Она уже приближалась к туалету, когда оттуда вышел Зуев. Глаза его были открыты и смотрели прямо на Таисию Семеновну сонно и невинно. Он хотел было проскочить мимо.

— Это был ты? — озадаченно воскликнула Таисия Семеновна.

— А что такого? — спросил Зуев.

— А больше там никого нет?

— Нет, больше никого, я один, а что?

Таисия Семеновна пытливо вглядывалась в его ясное лицо, но и тени усмешки не было на нем. Он казался удивленным не меньше ее.

— А ты помнишь, как прошел мимо меня? — спросила она.

— Нет, — сказал Зуев, — не припоминаю, спать очень хотелось.

— Значит, ты шел во сне?

— Что я, лунатик, что ли, чтобы ходить во сне? — обиделся тот.

— Ладно, иди, — досадливо поморщилась Таисия Семеновна. — Вечно с тобой все не слава богу.

— Вечно вы ко мне придираетесь, — обиделся Зуев, проскакивая мимо и стремительно взлетая на второй этаж.

Таисия Семеновна проводила его недоверчивым взглядом. Нет, с этим Зуевым лучше не связываться. Все равно толку не добьешься. Мало вероятно, чтобы он был лунатиком. Кто-кто, только не Зуев. Но, в таком случае, какая выдержка, какое нахальство!

Таисия Семеновна заспешила наверх, вслед за Зуевым.

Нельзя сказать, чтобы она не любила Зуева. При всех своих выходках и проказах он привлекал ее внимание явной незаурядностью, правда от незаурядности этой пока ничего, кроме пакостей, не проистекало… Но дело и не в этом. Озадачивал он ее и настораживал страшно. При нем особенно остро ощущала она свой возраст и беспомощность. У Зуева было так много сил, что она не могла не подумать, что они ему нужны не сейчас, а даны для будущего. У Таисии Семеновны захватывало дух, когда она думала об этом его будущем, о том загадочном будущем, которое она уже, конечно, не увидит. Она помнила еще первые самолеты, эти детские игрушки по сравнению с современной техникой. Что суждено увидеть им, нынешним детям? Ни одна самая смелая фантазия не может сейчас ответить на этот вопрос. И все это мучило Таисию Семеновну, особенно когда она видела Зуева. Нет, этот Зуев определенно отличался от детей ее поколения, даже от современных детей он чем-то отличался. Какой-то особой трезвостью, резкостью, силой, и будто какая-то дистанция была между ним и остальными, будто он уже знал об этом своем будущем… Нет, он не был ни слишком высокомерным, ни самонадеянным мальчиком, — будто дистанция эта дана была ему от природы…