Владимир Сергеев - Непредсказуемый Берестов

— Эй, Морковка! — услышал Женька голос взводного. Старшина подхватил Сашины вещи и закинул их в кузов грузовика. — Садись в кабину.

— Никак нет! — заорал обрадованный Женька. — Я наверху!

— Выполнять приказ!

Честно говоря, так хотелось Женьке сидеть наверху, чтобы видеть все творящееся вокруг, но «выполнять приказ» было все-таки приятно, потому что «приказать» можно только бойцу, а не какому-нибудь «прижившемуся» пацанишке.

Артполк двигался вперед за наступающей дивизией, двигался медленно, но зато долго, а это говорило о глубоком и широком прорыве немецкой обороны.

А где-то там, далеко, впереди, по знакомым Женьке перелескам и склонам уже шли наши танки, взметая гусеницами белую целину, а за ними в облаках снежной пыли и гари двигалась пехота… Дивизия в бою встречала День Красной Армии.

Женька считал, что он первым увидел Сашу. Ну как его такого не увидеть? Фигура! Саша сидел у дороги на рации, покрытой маскхалатом, и шуровал ложкой в котелке,

— Саша! — завопил Женька, выпрыгивая на ходу из кабины, и тут же зарылся по грудь в рыхлой снежной обочине. — Саша!

Прижимая Женьку к себе, Зайцев прокричал сидящим на машине:

— Наши все?

— Нет еще. Подбираем по одному…

Разведчики-артиллеристы, сделав свою работу, теперь выходили к дороге в ожидании родной колонны. Другого пути ей не было, потому и ошибки быть не могло.

Саша показался Женьке похудевшим и усталым. Еще бы! Столько дней…

Теперь сидели они вдвоем наверху, и Саша сказал:

— Ну, мы с тобой хорошо поработали. — Он хлопнул друга по спине, словно приписывал и ему часть своего ратного труда.

Женька хмыкнул.

— Ты чего? — Саша серьезно глядел на Женьку. — Одно за другое цепляется… В нашем деле подготовка нужна, не одним днем живы, — и вдруг по-мальчишечьи зашептал: — Ну ты видел, как мы им влили? В честь праздника!

И хотя, как «влили», Женька не видел, но как «вливали», почувствовал всем своим существом. И он утвердительно закивал.

— Здорово! Целый час дубасили!

— Артподготовка! Она все готовит, — с гордостью сказал Саша. — И гляди-ка, куда немец убежал! Полдня едем! Тоже — наша работа.

— Саш, — вдруг вспомнил Женька. — Тебя вроде наградили.

— Знаю… — ответил Саша, улыбнулся застенчиво и сразу стал похож на знаменитого артиста. — «Язык» больно уж ценным оказался…

И тут Женька не выдержал:

— Саш, а сколько у тебя этих наград? Ну, там, в платке…

Саша удивленно взглянул на Женьку и сказал, махнув огромной лапой:

— Ладно тебе… Потом сосчитаем.

А ночью полк развернул свои дивизионы прямо на открытых позициях. Этого ни в одном кино не увидишь! Дорога в считанные минуты опустела, а справа и слева от нее по всему белесому пространству выставились торчком стволы орудий. И как они успевают?! Женька видел это впервые, и глаза его разбегались.

— Очухались, видать, немцы… — сказал Саша, вглядываясь в дальний горизонт, где взвивались в небо оранжево-белые сполохи, похожие на зарницы. — Держат нас, гады!

Канонада продолжалась недолго, но зато били из всех орудий. У Женьки уши заложило. Он прокричал Саше:

— Кто корректировку дает?

— По площадям лупят! — заорал в ответ Саша. — Пехота сама нас сориентировала.

Женька сразу подумал о Еремееве. Он небось там, впереди, со своей ротой… Ну и достается пехоте. Конечно, Саше он этого не скажет, но сердцем Женька почему-то всегда с пехотой…

Память часто возвращает его на давние летние дороги по тылам немцев — леса, поля, речки… Разведка! И почему раньше Женька думал, что пригоден для этого дела только в партизанском отряде? А Кешка доказал. Он-то ведь по эту сторону фронта… Значит, еще в Москве Женька что-то не додумал. Теперь понял. Зря, что ли, Еремеев столько сил на него потратил?

Нет, Женька, конечно, не уйдет от Саши — это было бы предательством, — но капитан Калашников не выходит у Женьки из головы. Каков он, этот «учитель», как выглядит, похож ли на щуплого Еремеева или, наоборот, на огромного Сашу?

Тут Женька подумал об отце.

Почему Женька боялся написать ему, хотя номер отцовской полевой почты был у него в рюкзачке? Вот боится и все, только сам себе признаться не хочет. А если бы признался? Да потому, что страшно получить ответ: «На ваш запрос… пал смертью храбрых…» Вот и все. А так — жив отец и строит где-то свои мосты и укрепления, и ни одна пуля его не берет… Так думать — легче жить.

Иногда Женька, чего греха таить, забывает о матери. Но стоит ему дрогнуть под огнем или ослабнуть в дороге — маленькая, хрупкая, в гимнастерке, перетянутой ремнем, глядит она на него большими светлыми глазами… Нет, Женька еще не отомстил за маму…

Ночью батареи молчали. Когда Саша и Женька выпрастали головы из-под брезента, дивизионы уже вытягивались в колонны. Урчали машины, фыркали лошади, впряженные в орудийные повозки.

— Порядок, — констатировал Саша, — идем вперед. Ну, пехота — царица полей, дай ей бог здоровья!

Они лежали в кузове, накрывшись брезентом. Машина двигалась медленно, с натугой, кренясь то на один, то на другой бок. Саша расстегнул полушубок, и Женька, уткнувшись лицом в его гимнастерку, был, наверно, похож на котенка, притулившегося у человеческого тепла.

— Саш, — вдруг вспомнил Женька, — Еремеева-то не нашли мы.

— Кто сказал, что не нашли? — загадочно улыбнулся Зайцев.

— Чего же ты молчал?!

— Я же не голубей гонял… А тебе привет, — Саша улыбнулся, — знаешь, что он сказал? Если у Женьки не так сложится, ну, сам понимаешь, я, говорит, его к себе возьму, вместе жить. А я говорю, так мы с ним и после войны расставаться не собираемся. А он, знаешь, что сказал? Я, говорит, вас обоих к себе заберу. — Саша помолчал и вдруг добавил: — Мировой мужик!

А Женьке почему-то грустно стало от этих слов. Нет, не потому, что его заранее считают сиротой, не потому. Война есть война, и никому ничего на этой войне не заказано… А просто вспомнил Женька Москву, Маросейку, большущий оранжевый абажур над столом, школьный тополь, тетю Дусю, Юльку, Витьку, пионервожатую Ольгу… Когда говорят: «вспомнил свой дом», такое, наверное, и вспоминается…

Женька нащупал на груди Юлькиного медвежонка, закрыл глаза, засопел и тут же задремал…

Он проснулся от голоса командира взвода.

— Зайцев, кончай ночевать! Или будете до обеда лапу сосать? Кормежка на ходу!..

— Ну что, Жень, есть будем или как? — уныло спросил Саша.

Женька почувствовал, что Саше подниматься неохота, да и ему тоже, хотя горяченького он бы похлебал…

— Ты лежи, я сбегаю на кухню, — скорее для порядка предложил Женька, не двигаясь с места.

Саша подумал и сказал:

— Голод не тетка. В пузе как в пустом горшке, — и поднялся.