Мирмухсин - Умид. Сын литейщика

Утром стали собираться люди, близко знавшие Мирюсуфа-ата. Первыми пришли Нишан-ака, Хайитбай-аксакал, Хайдар-долговязый, Исмаил-ака, Мирахмед. Из махалли Кургантеги пришли Кизил Махсум и Чиранчик-палван. Из нового города приехали Матвеевы, отец и сын, и Нургалиев — начальник литейного цеха…

Кизил Махсум отозвал Арслана в сторону и сунул ему в ладонь деньги.

— Не отказывайся, братишка, деньги тебе сейчас нужны. Не хватит — еще дам. Когда-нибудь рассчитаешься…

Арслан поблагодарил его, оценив такую заботу. Ему действительно понадобятся деньги. Арслан, конечно, в долгу не останется, он отработает, вернет с лихвой.

Странно — почему же Нишан-ака недолюбливает этого благородного человека?

Часам к двенадцати собралась почти вся махалля. Пришли рабочие с завода. Явился и Мусават Кари. Он, выражая Арслану соболезнование, то и дело повторял:

— Такова жизнь человеческая, и ничего тут не поделаешь. Такова жизнь…

— Как намерены устроить погребение? — тихо спросил он. — Коран будет читаться?

— Поступим так, как поступали отцы наши, деды и прадеды, — сказал Кизил Махсум.

— Очень хорошо. Не надо гневить аллаха.

— Я дал денег его сыну, — шепнул Кизил Махсум ему на ухо.

— Вы по-мусульмански поступили, уважаемый. Это ваше деяние достойно похвалы. Верно говорят — друг познается в беде. Пусть постыдятся те, кто, не имея ни гроша за душой, произносят лишь громкие слова.

Стоящие поблизости конечно же поняли, что он намекает на Нишана-ака.

— Ну, а чем все это в конце концов кончается, видите сами. Достойный вам пример! — многозначительно произнес Мусават Кари.

Пришли все друзья Арслана, его однокурсники. Только Захиди чуть было не опоздал. Он появился в самый последний момент.

— А-а, проспали, значит? — пристыдил его при всех Мусават Кари, считавший за благое дело жалить молодых, забывающих, по его мнению, обычаи предков.

Захиди стало неловко, и он лишь виновато опустил голову, не проронив ни слова.

Кари с чувством удовлетворения отошел от него, присоединясь к уважаемым людям.

«В самый неподходящий момент ужалили вы, Кари-ака, — думал между тем Захиди. — Да, все скорпионы жалят неожиданно, не считаясь с тем, у гроба ли ты стоишь, или переполнен радостным волнением на тое…»

— Если уж умер, то ни завод, ни советская власть не поможет. Таковы-то дела мирские, — слышался голос Мусавата Кари где-то уже в стороне, среди аксакалов.

Ему ответствовал суфи [56] Суфи — служитель мечети. :

— Аллах велик, и милость его велика. Вот умер дегрез Мирюсуф, пренебрегавший при жизни святой мечетью, а глядите-ка, махалля о нем душевно позаботилась.

Суфи взглянул в ту сторону, куда кивнул Кари, и увидел осунувшегося, — усы повисли, как рыжие сосульки, — Нишана-ака, стоявшего возле двери и устремившего взгляд, полный скорби, на покойного.

— Аллах велик, и такие в конце концов присоединятся к нам. Кому-то надо же нести их гроб. Подумает об этом темный человек и явится в мечеть. Аллах всемогущ. Благодарю тебя, всевышний!

Они одновременно провели ладонями по лицу.

Ровно в два часа гроб с телом Мирюсуфа-ата подняли на плечи. Арслан с двумя двоюродными братьями шел впереди процессии. Гроб колыхался на плечах людей. Старики переговаривались:

— Мирюсуф-ата осенен милостью аллаха: глядите, сколько народу собралось!

Мусават Кари, желая показать, что вот и он выполняет свой долг перед покойным, раз или два подставил свое плечо.

Нишан-ака, выбившись из сил, отходил, потом снова брался за гроб. Оттого что помощники часто меняли друг друга, как говорится, рука не задевала руку. Пять лет назад на похоронах одного учителя из этой махалли тоже всю улицу заполнили люди. А имам, ехавший на арбе с группой седобородых старцев, вспомнил, что на захоронении ишана Навара-хазрата, внука святого из местечка Сакичмон, была такая же тьма народу.

Мирюсуфа-ата предали земле.

Люди, возвратись с Чигатайского кладбища, входили во двор, выражали соболезнование Мадине-хола, сестрам Арслана, советовали проявить волю и смирение и постепенно расходились по домам.

До истечения седьмого дня после смерти постланные во дворе курпачи и дастарханы не убирались. В этом доме принимали всех приходивших почтить память покойного из дальних и ближних мест.

Караван без вожака может сбиться с пути. В семью, лишенную главы, приходит нужда.

Когда отец был жив, в доме часто бывали гости. А нынче — пустота. Трудно Мадине-хола примириться с утратой. Все дни пребывала она в печали, была рассеянна. Арслан поднимался ни свет ни заря и отправлялся в мастерскую Кизил Махсума. Возвращался в полдень. Наскоро пообедав, спешил в институт. Когда дочки уходили на базар и Мадина-хола оставалась одна, подолгу неподвижно сидела она на веранде.

В большом дворе было непривычно тихо и пустынно. Неподалеку от веранды дрались, хлопая крыльями, две горлинки. Тетушка Мадина поднялась и, швырнув камень, заставила их разлететься. Говорят: если во дворе дерутся горлинки, быть ссоре между мужем и женой. Хотя… с кем же ей теперь ссориться?..

Чтобы как-то отвлечься от гнетущих мыслей, она поднялась с места, подошла к калитке, выглянула — не идут ли дочки? Потом ушла в комнату. Долго стояла там, держась сухими руками за спинку железной кровати, где умер ее муж.

Она ждала вечера.

По вечерам дети были с ней. Арслан, Саодат и Сабохат усаживались вокруг низенького столика, а Мадина-хола разливала в стоящие перед ними касы горячий суп. Пока дети ели, она сидела на ступеньке веранды.

Махалля была расположена в стороне от большой дороги, поэтому сюда не доносились ни грохот арб, ни крики погонщиков, ни звон трамвая. Только от склада утильсырья, который находился около оврага с крутыми склонами, временами доносился лай собак, дерущихся из-за кости.

Вот и сейчас, как только Мадина-хола опять села на веранде, подперев щеку, услышала их озлобленный, хриплый лай. Представила она себе давным-давно проданный ими сад, занимавший несколько соток по ту сторону оврага. Там у них была небольшая летняя хижина, в которую она и Мирюсуф-ата перебирались, как только на деревьях начинали лопаться почки, выстреливая зелеными листочками… Вспомнила, как однажды поздним вечером, после первого снегопада, муж направился туда, чтобы счистить с крыши снег. Едва спустился по крутому откосу в овраг, как его окружила свора свирепых собак. Но он не растерялся, — отбиваясь лопатой, благополучно достиг противоположной стороны оврага, поднялся наверх и оглянулся. Ни одной собаки он не увидел. А под желобом старой, заброшенной мельницы, расположенной чуть левее склада утильсырья, горел светильник. Это место считалось нечистым. Поговаривали, что там нашли себе кров черти. И тех, кто, проходя тут, не произнесет про себя молитву «Лоховла», будут якобы преследовать катящиеся клубки огня. И Мирюсуф-ата поспешно помолился, усомнившись вдруг, собаки ли на него напали или то был шабаш ведьм. Муж не раз рассказывал ей об этом…