Мирмухсин - Умид. Сын литейщика

Июль был на исходе. Ташкент душной полой халата накрыла жара. Вступил в свои права саратан — самая знойная пора лета. Это был особый саратан, какого люди давно не видывали: даже те, кого обычно не пугал полуденный зной, нынче задыхались, точно рыбы, выплеснутые волной на раскаленный песок. Хорошо было лишь тем, кто проявил прозорливость и заблаговременно укатил в Хумсан, или Бричмуллу, или Сукок, или в какое-нибудь другое подгорное селение, овеваемое ветром, что дует с вершин, покрытых снегом.

К концу дня от стен домов пышет жаром, как от тандыра. Особенно трудно жилось в эти несколько дней тучным людям. Встречая на улице этих несчастных, нельзя было им не посочувствовать, так тяжело им дышалось. Они то и дело вытирали взмокшим платком покрасневшее лицо, с которого ручьями сбегает пот. Они не знали, куда спрятаться от всегда щедрого в этих краях солнца, которое сейчас явно переусердствовало. Да и не только они, большинство людей, позабыв, с каким нетерпением в зимнюю пору они ожидали летних солнечных дней, кисло приговаривали: «Жара — это просто адское наваждение, холод по сравнению с ней — райское блаженство…»

Старики вспоминали, что этакая жарища была здесь лет тридцать тому назад. Тогда тоже, как и теперь, город уподобился сковородке, поставленной на уголья.

Люди в поисках прохлады спешили в скверы, парки, окрестные сады. А солнце, как разбаловавшееся дитя, смеясь, взирало на них с зенита, то касаясь рукавом верхушек деревьев, обжигая листья, то притрагиваясь к нивам, иссушая травы. А асфальтированные дорожки в аллеях сделались мягкими, как воск. Девушки ступали по ним осторожно, боясь, как бы не увязли каблучки.

На остановках трамваев, троллейбусов или автобусов люди, уподобясь ласточкам, сидящим рядышком на телеграфных проводах, становились гуськом в узкой тени единственного столба с прикрепленной табличкой расписания движения общественного транспорта.

Это наш клокочущий, горячий, как кипяток, неуемный саратан! Многим он приносит хлопоты, обжигающий ноздри, красящий в шоколадный цвет людей саратан!..

Чтобы успеть справиться с делами по холодку, люди спозаранку отправлялись на базар и по магазинам. Но иногда жара наваливалась с восходом солнца. Едва начинало припекать, как берега больших и малых арыков облепляла детвора. Пожалуй, одним им нипочем саратан. Они рады безмерно жаре, пышущей сверху, и прохладе, исходящей от воды. На счастье ребятни, у нас много арыков, покрывающих город голубой сеткой.

Еще рады саратану зарумянившиеся персики, покрытые тонким бархатистым пушком, золотистые ягоды джиды, чернильно-черные сливы, отяготившие ветви, что вываливаются через глинобитные дувалы, нависая над улицей, словно дворики не умещают в себе разросшегося сада. Эти дары природы с удовольствием нежатся в горячих солнечных лучах, благодаря их за щедрость и доброту.

А на окраине города, на одной из таких безлюдных улочек, сидела посреди дороги старая женщина. Она загребала руками пыль, наваливая ее, горячую и мягкую, себе на ноги. Призвав к себе на помощь саратан, она лечила больные суставы. Женщина давно ожидала саратан и теперь радовалась его неистовству. А саратан, будто бы отвечая взаимностью, вбирал в себя ее хворь, принося душе больной умиротворение.

Там, где заканчивался город, начинались хлопковые поля, похожие на бекасам в зеленую полоску, из которого шьют халаты. Хлопчатник высеян ровными рядами, словно по линейке, и, когда подолгу смотришь на такое поле, начинает рябить в глазах. Отсюда можно окинуть взглядом далеко вокруг нашу щедрую землю, вместившую плодородные пашни, изобильные сады, дарящие людям радость виноградники. Если земной шар сравнить с яблоком, то его румяная сторона — славный край узбеков.

Саратан приносит отраду напоенной влагой земле. Дехкане ждали саратан, они знали, что он придет, и постарались, чтобы поля вдоволь напились воды, прибежавшей издалека, с гор, и встретили саратан как давнишнего доброго друга. И он, как желанный гость, не торопится уходить. Парит розовым маревом над полями, лелеет коробочки хлопка, торопит их раскрыться, лопнуть, точно зерна жареной кукурузы, распустив шелковистые белые волокна. С рассвета дотемна трудится саратан вместе с не знающими в эту пору устали дехканами, словно понимая, как он им необходим.

Поля доступны ветерку. Здесь на его пути не встают раскаленные стены высоченных домов и ему нет надобности блуждать, теряя силу, среди пахнущих бензином и машинным маслом улиц. Играя, он треплет кудрявую листву на шелковицах, прячется на миг, влетев в ивовую рощу, и, неожиданно выпорхнув оттуда, холодит горячие лица колхозников, выпалывающих на поле сорняки, балуясь залетает за пазуху, теребит подолы женщин…

…Старуха смела с колен пыль и, опершись о землю руками, поднялась на ноги, кряхтя и постанывая. Потихоньку направилась к дому, сознавая с удивлением, что ноги теперь окрепли и ступают увереннее. Нашептывая молитву, благодарила саратан. Просила его помочь и ее сыну, который в Фергане работает большим начальником и все время озабочен выполнением плана по сдаче хлопка. Она знала, что если лето выдалось хорошее, жаркое, то хлопчатник в поле быстрее вытянется в рост и не будет знать болезней. Значит, у сына не будет неприятностей, убавится забот и он сможет почаще навещать свою постаревшую матушку.

«Да… человек стареет, а земля нет. Земля не знает старости. И слава богу. Пусть наши правнуки и праправнуки увидят ее такой, какой наши глаза видят…» Что и говорить, солнце рассылает лучи равномерно, но не всюду могут проникнуть его работящие посланцы. Земля не ровна. На ней имеются и горы, и расщелины, и холмы, и впадины. Там, куда не дотянуться солнцу, царствует тень. Воздух там и в пору саратана влажный и душный, а зима злющая-презлющая.

На окраине города, в той стороне, где заходит солнце, еще есть немало старых кварталов, доступных как саратану, так и зимним ветрам. Улочки между сгрудившимися приземистыми домами узкие, изломанные вкось и вкривь, по ним может проехать лишь арба с впряженным осликом. Глиняные дувалы, расчленившие махаллю на дворики, пообвалились от времени. А узкие калитки, выходящие на пыльную улочку, украшенные едва приметным теперь резным орнаментом, растрескались и наполняли махаллю поскрипываньем и позвякиваньем цепочек. Они сработаны, видать, еще во времена царствования Дакки Юнуса — покровителя устозов [1] Устоз, уста — мастер.