Мирмухсин - Умид. Сын литейщика

Через день пришел Кизил Махсум. Как ни упрямился Арслан, ссылаясь на недомогание, Махсум заставил его подняться и вывел на улицу.

— Я сам вылечу тебя, братец! Не время сейчас лежать пластом. Сезон же, сезон!

Кизил Махсум принудил угрюмо помалкивающего Арслана следовать за собой. В пути старался рассмешить его, рассказывая всякие истории, анекдоты, а приведя в свою гостиную, насильно усадил Арслана на почетное место — на сложенные в три слоя курпачи. Поставил перед ним оставшийся с вечера разогретый плов, сгустившиеся сливки, виноград, теплые лепешки. Дав смочить горло пиалушкой чая, он вынул из ниши припрятанную бутылку коньяку и налил по половинке в две пиалушки.

— Э, как-то оно будет, Махсум-ака? — растерялся Арслан, не пробовавший ранее этого напитка.

— Хорошо будет! Ну, бери, будь мужчиной! Люблю тебя за удаль. Атамулла, Парсо-домля — бог с ними, но если ты покинешь меня, тогда придется мне закрыть лавку. Ты же моя надежда, Арслан. Как только пройдет годовщина смерти моего славного друга Мирюсуфа-ата, я сам женю тебя. Такую свадьбу закатим! Пусть враги завидуют… Большие надежды возлагаю я на тебя. Ты же сам видишь, я отдаю тебе предпочтение даже перед своим братишкой Зайнабиддином. Он еще глуп… Ну, давай еще по одной!

Во второй раз Арслан не заставил себя уговаривать. Не спеша выцедил из пиалушки весь коньяк, крякнул, подражая Кизил Махсуму, и принялся есть. В голове он ощущал приятный шум, стало весело. Ему льстили слова хозяина, и он обратился к нему:

— Мне бы тут шитьем заняться, а на базар не ходить, Махсум-ака.

Тот кивнул, хотя просьба Арслана не совсем пришлась ему по душе. Он показал, где лежат мерлушки, каракуль, и вышел на улицу.

В пятницу мать Кизил Махсума Биби Халвайтар и жена Мусавата-хаджи Мазлума-хола явились в дом тетушки Мадины в качестве сватий. Хозяйка расстелила перед ними дастархан, заварила крепкий чай. За чаем и начался разговор.

— Мадинахон, — завела Мазлума-хола, опередив Биби Халвайтар, уже намеревавшуюся было открыть рот для объяснений, — как истечет год со дня кончины Мирюсуфа-ата, пусть земля ему будет пухом, давайте сразу и сыграем свадьбу. Таково наше желание. А что скажете вы?.. — Видя, что женщина колеблется и молчит, она продолжала: — Ведь живем один раз, нужно стараться удовлетворять свои желания. Друг моего благоверного Махсумджан еще при жизни Мирюсуфа-ата пользовался его расположением, покойный любил его как сына, и сейчас, находясь там, в раю, он будет чрезвычайно обрадовал, узнав о нашем намерении. Что поделаешь, такова, значит, воля аллаха, родилась любовь необоримая: уважаемый человек полюбил вашу Сабохатхон. Если мы не посчитаемся с его чувством, Махсумджан может что-нибудь сотворить с собой. Кари-ака сказывают, что день и ночь в думах его брата одна только Сабохатхон. Порой мне даже кажется, что старинный дастан про любовь «Атабек и Кумуш» про них написан. Он — Атабек, она — Кумуш. Да расцветет их любовь, как в том дастане, только судьба их пусть будет счастливой…

— Не избежать того, что предначертано свыше, — произнесла Мадина-хола. — Если такова их судьба, то что же мы можем поделать. Да только сейчас не до тоя нам…

— Мы понимаем, — заверещала снова Мазлума-хола. — До тоя ли сейчас нашим стонущим сердцам! Пусть год минует, справим поминки, потом уж и начнем приготовления. Так думают и Махсумджан, и хозяин наш Мусават-хаджи.

— Мы не спешим, — вмешалась в разговор Биби Халвайтар, сидевшая до сей минуты с каменным лицом. — Дело в том, что любовь нашего дитяти к вашему чрезвычайно сильна. Красавица Сабохатхон станет дочерью двух семей. Мы пришли, чтобы сказать вам о нашем желании.

В разговор снова вступила Мазлума-хола:

— У кого есть дочь, тот покапризничать не прочь — так говорят, дорогая моя Мадинахон. О расходах вы не беспокойтесь, Махсумджан сказали, что все возьмут на себя.

— Милая Мадинахон, — вздохнула Биби Халвайтар, — такова уж судьба нашего сына Махсумджана. Прежняя семья прахом пошла, хочется ему жизнь начать заново…

— Мой хозяин говорят о том, что подобные ошибки возможны только в раннее утро жизни. Всяк может впасть в заблуждение по незнанию, — заметила Мазлума-хола. — Вот мы и сказали все, теперь ждем вашего слова. Рот не бывает без зубов, а мельница без жерновов. Говорите, милая, что у вас на душе. Только не уподобляйтесь том, кто намекает: положи, дескать, мне под язык золото, тогда скажу. Мы вас слушаем, дорогая Мадинахон.

— Сказала же, надо повременить, пока у нас траур… — тихо произнесла сбитая с толку Мадина-хола. — Потом… что думает сама Сабохатхон? Молодежь нынче сами знаете какая.

— Это все? — спросила Биби Халвайтар.

— Да, милая.

— Все это мы и сами знали. Не такие это новости, дорогая, чтобы могли заставить нас отказаться от намерения. Мы еще придем… А на сегодня хватит и такой договоренности. Ну, мы отправимся восвояси, благословите нас!

Сидящие провели по лицу ладонями и поднялись. Биби Халвайтар и Мазлума-хола простились с хозяйкой и вышли на улицу. Налетел упругий ветер, обдал их мелкой снежной пылью. Женщины спешили домой, где их ждали с вестями.

— Что овца, что коза — к одному колышку привязываются, — сказала, хихикнув, Биби Халвайтар. — Они согласятся принять наше предложение, милая, это я заметила. А где им еще найти такого джигита, как Махсумджан, который и денежки бы так зарабатывал, и был настолько проворен и находчив? Ведь он дитя полноводного арыка. У Мадиныхон есть разум. Если поворочает хорошенько мозгами, то Махсумджан покажется ей сверкающим, как алмаз, заманчивым, как звезда на небе… А какова дочь? Ты хорошо ее знаешь? Не какая-нибудь вертихвостка? Слышала я, что она мастерица завлекать мужчин в свои сети!

— Нет, дочь их молода, — отозвалась Мазлума-хола. — Я слышала о ней только хорошее.

— Ладно, если так.

Арслан домой возвратился поздно вечером. Мать, подавая ему ужин, сказала, что приходили сватать Сабохатхон. Он удивился, но промолчал. Он знал, что в конце концов они явятся, но не думал, что так скоро.

А Сабохат, отперев ему калитку, сделала вид, что ни о чем не ведает. Старшая сестра сказала ей, какой выкуп жених предлагает за нее: три нити жемчуга, золотые часы, перстень с бриллиантовым глазком, одиннадцать платьев… Саодат еще что-то говорила, а Сабохат уже не слышала ее. Она представила себе это богатство, и голова у нее пошла кругом. Душа ее пришла в смятение. «А какой дом у твоего жениха, оставшийся от бая Салахиддина, с внутренним и внешним дворами, какой сад…» — звучал вкрадчивый голос сестры. И слова матери вспомнились сразу же: «Если масло и прольется, все равно на донышке что-то останется…»

Мать и сын сидели в это время за хонтахтой. Эта сторона, где нынче сидел Арслан, после похорон главы семейства всегда оставалась свободной. Раньше здесь, как на почетном месте, прислонившись к подушке, обычно сидел Мирюсуф-ата. Они сидели молча, но Арслан понимал, что мать хотела сказать, посадив его на это место. Она сидела, пригорюнившись и сомкнув тонкие губы, а он словно бы слышал ее тихий, ласковый голос: «Семья в твоих руках, сынок!»