Мирмухсин - Умид. Сын литейщика

— Товарищ комбат, к командиру полка! — раздался чей-то отрывистый голос, вернувший Марата к суровой действительности.

Марат направился в землянку, что расположена неподалеку от его батареи. Здесь присутствовали несколько командиров. Склонившись над картой, они обсуждали план предстоящей операции.

На рассвете загрохотали пушки, сея смерть в стане врага. Богатыри начали бой. Сегодня каждый из них был во много раз сильнее богатырей, воспетых некогда в дастанах.

За ельником послышался шум. Оттуда стремительно шли танки. Наши танки. Они шли вперед, на позиции врага. «Теперь мы не отступим назад ни на шаг!» — подумал Марат, наблюдая в бинокль за передним краем фашистов, и скомандовал:

— Огонь! Огонь! Огонь!

Осень 1941 года выдалась холодной. Уже в конце сентября погода испортилась, начались дожди. А это самое худшее, что может быть для хлопка во время его созревания. Распушившиеся коробочки на кустах утеряли шелковистость. А раскисшая земля не позволяла ступить в поле, чтобы собрать гибнущий урожай. Едва дождь перестал и сквозь тучи проглянуло солнце, люди вышли в поле. На полях началась битва за урожай. И Барчин была среди сборщиц. Туго обвязав голову косынкой и надев кирзовые сапоги, с утра до вечера собирала она хлопок. Бечевки с каждой минутой тяжелевшего фартука больно врезались в поясницу и шею, пригибали к земле. К сапогам налипала грязь, Барчин с трудом передвигала ноги. Руки ее были поцарапаны до крови. Она не хотела показать усталости ребятишкам, с интересом поглядывающим на свою новую учительницу. Барчин знала, что дети очень наблюдательны. Особенно в новых людях они стараются подметить все. И будут ли они в дальнейшем уважать свою учительницу, во многом зависит от первых дней ее общения с ними. Барчин замечала, что, кажется, пришлась детям своего класса по душе. Ребятишки во всем старались подражать взрослым, особенно людям, к которым питают симпатию. И теперь то, как они будут работать в поле, зависит от нее. И она, непривычная к такой работе, старалась не ударить лицом в грязь. Ее руки порхали с одной коробочки на другую, вытягивая из них волокно. Сейчас каждый школьник знает, что из хлопка делают порох. Чем больше хлопка они соберут, тем больше из него сделают пороха. Думая об этом, Барчин считала и себя в какой-то мере причастной к фронту. И детям в короткие перерывы она говорила, что все они в эти страдные дни помогают фронту.

Барчин трудно. Но другим-то ведь тоже не легче. В неделю раз, улучив время, Барчин приезжала домой и заставала мать всякий раз одну. Отец то до полуночи задерживался в райкоме, то его вызывали в обком, то уезжал в какой-то колхоз. Мать, кажется, с этим уже смирилась, а Барчин было жалко и мать, и отца. Их беспокоило здоровье отца, но они старались не говорить об этом. Разговорами не поможешь. Как ни уговаривали они Хумаюна-ака поехать подлечиться, он не соглашался, ссылаясь на то, что не время сейчас об этом думать.

Мать говорила, что иногда он забегает домой пообедать. Как-то пришел расстроенный. Выпил валерьянку, которую Хамида-апа тут же накапала в рюмку, и начал возмущенно рассказывать о том, что, проходя мимо чайханы, увидел там праздно сидящих людей. В эту-то пору! Когда каждая пара рук на поле может принести неоценимую пользу. Вот-вот снова польют дожди, пойдет снег, а хлопок останется неубранным. Он зашел в чайхану и приказал всем присутствующим немедленно отправиться на сбор хлопка.

Терпеть не мог Хумаюн-ака разгильдяев и лодырей. Большинство из них беспечно-простодушные с виду, а на самом деле хитрые и нагловатые. Эти люди себе на уме, хотят загребать жар чужими руками. Весь день сидят они в чайхане, свесив ноги с сури и беспечно болтая о чем попало. «Странно, как они могут иметь семью, детей и ничем не заниматься!» — возмущался Хумаюн-ака. В такие моменты Хамида-апа и Барчин более всего опасались за его сердце.

Барчин считала, что сейчас во всем Шахрисябзе труднее всего ее отцу. Если доводилось ей, разговорившись с другими учителями, посидеть на хирмане [76] Хирман — площадка, где ссыпается собранный хлопок. лишнюю минуту, ее начинала мучить совесть, и она, повязав фартук, вновь отправлялась в поле.

Искусные сборщицы, собравшие более ста килограммов, повязывали головы красными косынками. Традиция эта зародилась давно среди девушек и женщин, родившихся и выросших в Шахрисябзе.

Первой повязала голову Дильбар, секретарь райкома комсомола. Говорят, дерево красиво листьями, а человек — трудом. Дильбар была проворна в работе. И лицо ее, впитавшее жар солнца, обласканное утренними ветрами, было прекрасно. Такую красоту воспевали поэты.

Барчин старалась занимать рядки неподалеку от Дильбар и присматривалась, как она собирает хлопок. А сегодня уже и сама собрала более ста килограммов. Радость ее была столь велика, что решила вечером непременно поехать домой и похвастаться. Да и красной косынкой следовало запастись.

На этот раз Барчин застала отца дома. Как же она обрадовалась, увидев его! Повисла у него на шее, будто маленькая. Хотелось взобраться ему на колени, как в детстве. Она без умолку рассказывала о своих новых знакомых, о Дильбар, о том, как научилась собирать хлопок и как она соскучилась по нему. Хумаюн-ака с наслаждением слушал болтовню дочери и улыбался.

— Я рад, что ты привыкла к этим местам, — сказал он.

— А сколько мы еще тут будем жить, папа? — спросила Барчин, оборвав веселый смех.

— Вот тебе и раз! — засмеялся Хумаюн-ака. — Я хвалю ее, а она…

— На сколько же мы сюда приехали?

Лицо отца сделалось серьезным, и сразу отчетливо проступила на нем усталость.

— Меня сюда послала партия, — сказал он. — и мне надлежит оставаться в Шахрисябзе до тех пор, пока я здесь более всего нужен.

Снова, как всегда, разговор зашел о делах на фронте. И Хамида-апа, вспомнив, воскликнула:

— Да, Барчин, ведь тебя дожидаются сразу два письма!

Письмо Марата было распечатано. Барчин быстро пробежала его глазами. Второе письмо было от Арслана. Барчин, немного смущенная, взглянула на родителей. Но те, понимая состояние дочери, сделали вид, будто ничего не замечают. Мать была занята приготовлением ужина, отец отгородился газетой.

Барчин не хотелось, чтобы мать при отце начала расспрашивать об Арслане. Чтобы отвлечь ее, она подошла к открытому окну и, выглянув на улицу, спросила:

— Мама, а Каплан не появляется?

— Каждый день тут. Наведывается узнать, дома ты или нет. И сейчас, наверно, дремлет где-нибудь в кустах.

Барчин взяла кусок лепешки и вышла во двор.

— Каплан! Каплан!

Пес вылетел из-за угла и кинулся к ней. Гостинец он поймал на лету, улегся в тени и принялся за обед. Время от времени косил он глаза на Барчин и повиливал хвостом. Барчин с удовольствием понаблюдала за ним и вернулась. А Хамида-апа тем временем уже поставила плов на очаг. Вздохнув, она сказала: