Мирмухсин - Умид. Сын литейщика

— У меня кой-какие дела, мама, сегодня непременно надо закончить.

— Вот и заканчивай. А как закончишь, приходи.

Мать собрала грязное белье, какое нашлось в доме, постирала, повесила на балконе сушиться. Уходя, сказала:

— Ждать будем. Не подводи, сынок. А то обижусь.

Придя домой, Мадина-хола позвала Сабохат, муж которой в пятницу уехал в Шуртепа проведать родственника, и они тут же принялись готовить плов. Арслан с детства любил плов из девзиринского риса. В четыре руки быстренько накрошили морковь, нарезали мяса и луку. Затем Мадина-хола прокалила кунжутное масло в казане, отлитом еще дедом покойного мужа. Часа через два плов был готов. Накрыв казан промасленной деревянной крышкой, оставила его допревать.

Вскоре калитка звякнула цепочкой, и в ней появился Арслан и Мусават Кари одновременно.

— Салам, старушка! Как здоровье? — приветствовал Мусават Кари и шутливо добавил: — Встретил вот по дороге беглеца и привел к вам. А то, сдается мне, хотел он мимо пройти, сделав вид, что не узнал меня.

— Салам алейкум! — ответила Мадина-хола. — Не говорите так, уважаемый. Арсланджан вовсе не бегает от вас. Я ходила сегодня к нему и сказала, что вы придете. Он должен с уважением относиться к товарищам своего отца.

— Пошутил, пошутил! Ну, как поживаете? — Мусават Кари сел на супу, покрытую паласом, провел по лицу ладонями. — Слышал, что у вас астма. Но главное — сердце. Если сердце здоровое, проживете и восемьдесят, и девяносто лет.

— Пусть здравствуют молодые, — сдержанно отозвалась тетушка Мадина, не любившая напоминаний о ее болезни, — мы уж свое пожили, что положено было, отведали. Продлит аллах наши годы — поживем еще. Главное, чтобы молодежь была здоровой.

— Прошу, пожалуйста, в дом, — пригласил Арслан.

— Бисмилло, — прошептал гость, поднимаясь с места. Он, степенно ступая по ступенькам, взошел на айван, где стояла хонтахта, а вокруг расстелены цветастые курпачи.

Сабохатхон принесла на подносе румяные тандырные лепешки, сладости и чай. Тихо поздоровалась сначала с гостем, потом с братом и неслышно вышла, направляясь в летнюю кухню.

— Мудрому властелину Або Муслиму подарили коня, — начал Мусават Кари. — Властелин спросил у своих полководцев: «Для каких дел скакун предназначен?» Полководцы в один голос ответили: «Эй, властелин, на этом коне хорошо преследовать убегающего врага». Або Муслим возразил: «Нет, на этом коне хорошо убегать от плохого соседа». Слава аллаху, махалля наша дружная, нет соседа, от которого надо убегать…

Арслан понял прозрачный намек: дескать, не следует ссориться, чтобы не было разлада среди махаллинцев, не следует нарушать древний обычай, по которому сосед считается ближе родственника.

«Да, конечно, я тогда погорячился, — подумал Арслан. — Можно было обойтись без горьких, обидных слов. Ведь об одном и том же можно сказать по-разному».

— Предки наши учили: «Сделаешь соседу добро — тот отплатит добром вдвойне. А вред причинишь соседу — в доме твоем поселится зло». Один вор дал сыну украденный чапан и сказал: «Отнеси на базар и продай». По дороге у мальчика чапан украли. Мальчик вернулся домой, отец спрашивает: «Эй, сын, за сколько продал чапан?!» Сын говорит: «За сколько ты приобрел, за столько я и продал…» Вот так-то.

Сабохат принесла плов.

— Вот, значит, и мы были любимы тещей — пришли прямо на плов! — воскликнул Мусават Кари, потирая ладони. — Да будет всегда на вашем дастархане такой плов. А казы… м-м… один запах чего стоит!

— Прошу вас, угощайтесь, — сказал Арслан, придвигая блюдо гостю поближе.

— Баракалла! Жить вам до ста лет! Ох уж эти проклятые зубы! — сказал Мусават Кари и пошатал пальцем передний золотой зуб. — Хоть и сверкают, а непрочны.

— Неужто ваши зубы так рано ослабли? — спросил Арслан.

Мусават Кари изучающе посмотрел на собеседника — в словах ему почудился намек. И рассмеялся, хлопнув себя по колену.

— О-о-о-о, хвала отцу твоему! И убегающий молит бога, и догоняющий… Хи-хи-хи!..

— Вино есть. Может, выпить?

— Давай, друг, отчего же не выпить.

— А как же Магомет? Он ведь запретил?

— Мы трижды повторим «бисмилло». Давай, друг, наливай!

Арслан наполнил пиалы. Мусават Кари выпил не отрываясь и показал, что посуда пуста.

— Хвала! — усмехнулся Арслан.

Арслан отпил из пиалушки до половины и поставил ее на хонтахту.

— Слабоваты вы, укаджан, молоды еще. А мы, простой-то люд, закрываем глаза и опрокидываем. «Ради друга и яд выпей», — говорят мудрецы. Мы всегда выполняем сей совет мудрецов, хи-хи-хи!..

— Берите плов, Кари-ака, а то остынет.

— Бисмилло, — произнес гость, протянув руку к еде. — Если бы вы позвали Махсума, было бы очень хорошо.

— Наш зять уехал в Шуртепа.

— Да, действительно, мы запамятовали.

— Еще налить?

— Конечно, конечно! Лейте этот райский напиток.

Мусават Кари выпил еще пиалушку. Опьяневший, предаваясь праздной болтовне, он жевал кусочки поджаренного мяса и казы, выхватывая их жирными руками из блюда, и то и дело принимался обсасывать пальцы.

Арслан, чувствуя, что гость не прочь выпить еще, закатил пустую бутылку под хонтахту, давая понять, что «райского напитка» больше не будет.

— Что же ты, укаджан, не допиваешь свое вино?

— Выпью. Постепенно.

— Ну какой же ты джигит! Пиалушку вина растягиваешь на целый час… А мы и плов берем вот по какому комочку — с голову ребенка. Да будет от него польза нашему здоровьицу! Эй-ей, послушай-ка, укаджан… — С трудом сжевав и проглотив плов, Мусават Кари устремил выпученные зеленоватые глаза на Арслана. — Послушай-ка, Арслан, я слышал, от тебя ушла жена… Ничего, закон на твоей стороне: не родила — можешь расходиться. Уж мы-то хорошо знаем законы. За что сколько дадут, спрашивай у нас — точно скажем. Если человек не может оставить после себя росток, какой толк от его жизни! Для чего мы живем? Для детей живем. Дети — украшение жизни. Дом с детьми — базар, дом без детей — мазар… [88] Мазар — кладбище. — Недовольный тем, что Арслан помалкивает, Кари продолжал: — Мы с твоим отцом вот так же сиживали и ели из одного блюда. Мы с твоим отцом почти с детства знали друг друга. Как братья жили. Когда ты был маленький, я тебя на руках носил. Так что ты мне, считай, родной. Так-то… Поэтому и болит у меня душа за тебя. Ты породнился с несто́ящими людьми. Облапошили они тебя. Сплавили тебе бесплодную дочурку, кою никто не брал, — только в расходы ввели…

— Ешьте! Ешьте плов! — Арслан с трудом сдерживал себя, чтобы не оборвать его и не нагрубить. Он с детства, с молоком матери, впитал в себя понятие об уважении к гостю, оскорбить которого тяжкий грех. Он мог позволить себе сказать что-нибудь резкое в кабинете, но дома…