Мирмухсин - Чаткальский тигр

Услышав скрип тормозов автомобиля, Караджан подошел к окну. Хлопнула дверца черной «Волги», машина отъехала, мигая красными огоньками стоп-сигналов.

Вскоре на лестничной площадке послышались неторопливые шаги Наимы. Она долго возилась, пока отперла дверь. Караджан стоял посреди комнаты и ждал. Она швырнула сумочку в кресло. Подошла, чуть пошатываясь, и со словами: «Ты ждешь, милый?..» — попыталась его обнять. Взгляд у Наимы был тусклый, от нее несло коньяком. Сняв руки Наимы со своих плеч, он тихонько ее отстранил.

— Вот как? — вдруг со злостью проговорила она. — Ты меня толкаешь?

Ее прекрасные голубые глаза, которые почти всегда смеялись, стали острые, как буравчики.

— Где ты была? — глухо проговорил Караджан, с трудом проглотив комок, застрявший в горле.

— Я свободная женщина и делаю что хочу! Я не обязана никому давать отчет!

Караджан схватил ее за плечи и встряхнул, глядя в глаза:

— Наима! Опомнись, что ты говоришь? Как ты смеешь так поздно возвращаться, не сказав, где будешь!

— Ах, во-от чего ты захотел, — проговорила Наима, поправляя упавшую на лицо прядь, и расхохоталась. — Глупенький мой, папуасик! Оставь свои предрассудки. Пережитки вашего племени скоро канут в Лету. В мире восторжествует одна культура — европейская!

— Ты это называешь культурой? Посмотри на себя в зеркало!

— Не нравлюсь? — сощурилась Наима и кратко бросила: — Можешь уйти.

— Наима!..

— Когда ты мне разонравишься, я все равно заведу другого! Так-то!..

Караджан отступил на шаг, не веря своим ушам и глядя так, будто сомневался, что перед ним Наима. Потом быстро подошел к шифоньеру, вынул свой старый чемодан и решительно направился к двери.

— Караджан! — крикнула Наима, всхлипнув. — Но ты мне никогда не разонравишься!.. Мне никогда никто не будет мил, кроме тебя…

Караджан бросил на пол прихожей ключ и захлопнул за собой дверь.

Рассветало. Но транспорт еще не ходил. Он пешком отправился в свое общежитие, надеясь, что по дороге попадется такси. Как назло, ни одной машины. Пришел, когда ребята уже встали и делали зарядку. По его виду они сразу поняли, что произошло. Не стали ни о чем расспрашивать. Иван, взяв за плечи, усадил его за стол, нарезал ржаного хлеба, налил чаю без сахара…

Весь день у Караджана на душе скребли кошки. Не мог досидеть до конца занятий. Ушел из института и отправился бесцельно бродить по городу. Быстро темнело, на улицах зажглись фонари. Ноги гудели от усталости. Караджан услышал музыку и, оглядевшись, увидел, что стоит напротив ресторана. Из больших окон на тротуар низвергались потоки света. Караджан нащупал в кармане оставшиеся хрустящие бумажки и, поколебавшись, решил зайти, отвести душу.

Народу было не много. Музыканты ушли отдыхать. Караджан сел за свободный столик и стал дожидаться официанта. Он решил заказать побольше водки и немножко закуски, проверить, правда ли, что выпивка заглушает душевную боль.

Около стены за отдельным столом сидел инвалид и ел лагман. Костыль и палку он прислонил к подоконнику. На груди у него были приколоты колодки орденов и нашивки ранений. Караджан с трудом преодолел желание подсесть к этому человеку, сказать ему, что он тоже фронтовик, расспросить, в каких местах тот воевал, и поделиться собственной бедой, свалившейся на голову. Выпей он до этого рюмку-две, может, так бы и поступил. Но сейчас не решился. Не хотелось показаться нескромным, навязчивым.

Неподалеку за большим столом гуляла шумная компания парней и девушек. Они, видно, уже успели изрядно выпить, вели себя развязно, будто, кроме них, в зале никого не было. Парии с длинными прическами обнимали коротко стриженных, растрепанных подружек, спорили, что-то доказывая друг другу. То и дело кто-нибудь из них грохал о стол кулаком. Девицы взвизгивали и безудержно хохотали, топая ногами. Потом компания хором запела. Кто-то стучал о тарелку вилкой, кто-то насвистывал. Они все курили, и сквозняком дым относило в сторону окна, где сидел человек в старой застиранной гимнастерке, прислонив к подоконнику костыль и палку.

— Да идет вам впрок ваша жизнь, не могли бы вы сидеть потише! — сказал он, обращаясь к компании. — Я не переношу шума, у меня болит голова.

Парни переглянулись, как бы недоумевая, откуда раздался посторонний голос и почему тут очутился этот инвалид. Девицы расхохотались. Компания разбушевалась еще пуще.

Инвалид побледнел, его густые усы с проседью задрожали. Он, кажется, готов был встать, схватить костыль и обрушить его на голову развязных юнцов. Но сдержал себя и стал растерянно оглядываться, как бы рассчитывая найти у кого-нибудь поддержку. Но все были заняты собой. Правда, еще двое пожилых людей, сидящих за соседним столом, кажется, начали терять терпение, они то и дело оборачивались и с негодованием поглядывали на развязных молодых людей.

Инвалид встретился взглядом и с Караджаном, который сидел, скорбно подперев щеку рукой, в ожидании официанта. Этот человек Караджану показался знакомым. Он где-то его уже видел. Но где?..

— Эй, хулиганье! Я пожилой человек, к тому же инвалид, дадите вы мне спокойно поесть или нет?!

— Дома обедай! — бросил через плечо один из парней.

— Почему? — опешил инвалид и поднялся на одной ноге, опираясь руками о стол и спинку стула. — Из-за вас, что ли, я не должен заходить сюда, чтобы пообедать? Не имею права, да?

— Да! Твое время прошло! Это место наше! И эпоха наша!

— Мерзавец! — Глаза инвалида сверкнули гневом. Он схватил костыль и запустил бы им, если бы официант не успел подскочить к нему и схватить за руки. Официант принялся успокаивать беспокойного клиента, а затем потребовал покинуть зал, укоряя за то, что он, пожилой человек, нарушает общественный порядок.

Инвалид, оставив ужин недоеденным, медленно заковылял к выходу. На пороге он с презрением оглянулся на шумную компанию и вышел. Было заметно, сколько невысказанной горечи он уносит с собой.

Парни обменялись взглядами. Трое раздавили в пепельнице окурки и, встав одновременно, направились через зал к выходу. Караджаном овладело смутное беспокойство. К нему как раз подошел официант и, приготовив блокнот, хотел записать заказ.

— Ничего не надо! — буркнул Караджан и ушел.

После яркого света темень на улице казалась густой, как смола. Караджан посмотрел по сторонам, но никого не было видно. Вдруг под деревьями, бросавшими на тротуар густую тень, услышал негромкие голоса и всмотрелся. Инвалид стоял, прижатый к стволу вербы, его костыль и палка валялись на тротуаре. Трое, наседая на него, цедили сквозь зубы ругательства. Один размахнулся и ударил его по голове и сбил тюбетейку. Инвалид покачнулся, но все же устоял. Тот опять замахнулся…