Мирмухсин - Чаткальский тигр

— Эге-ге-гей, го-ры-ы! Я люблю Гулгу-у-ун!

И горы отозвались:

— Люб-лю-у… Гул-гу-ун…

Конечно, они тоже любят Гулгун. Она же здесь родилась и выросла. Разве могут горы не любить ее!

Со стороны карьера донесся взрыв, и глухой гул прокатился далеко в горах. Караджан взглянул на часы и быстро, перескакивая через камни, стал спускаться к машине.

Киемходжа Хазратов несколько раз приезжал в Чарвак, и Караджан об этом слышал, но, находясь все время на плотине, не мог с ним увидеться. А когда они встретились в коридоре штаба перед совещанием, оказалось, что Хазратов уже неделю работает на стройке. После обмена рукопожатиями Киемходжа повлек его в конец коридора к окну и, вынув пачку «Золотого руна», предложил закурить. По коридору гулял сквозняк, и дым тонкой струйкой убегал в открытое окно. После каждой затяжки Киемходжа стряхивал пепел за подоконник. Как бы между прочим он сказал, что назначен на должность заместителя главного инженера и ему вменяется в обязанность обеспечивать все участки строительными материалами, а строящийся городок — продуктами питания. Он заметил это вскользь, но при этом сумел — интонацией, ироничной улыбкой и чуть приметным чванством, которое на себя напускал, — подчеркнуть свое превосходство, так что легко читались его мысли: «А я рангом все же выше вас, любезный!..»

По коридору сновали инженеры, прорабы и исчезали в кабинете Садовникова. Деревянный пол гулко громыхал под их шагами.

В дверь выглянула секретарша и сказала, что совещание уже начинается. Киемходжа придержал Караджана за локоть и сказал, прищурясь, с оттенком укоризны в голосе:

— Не захотел ты, дружище, замолвить за меня словечко Георгию Исаевичу и Шишкину. Но нашлись добрые люди и без тебя…

— Думаю, столь добрые, что их слово для начальника строительства весомее моего, — улыбнулся Караджан.

— Разумеется! — сказал Киемходжа и, опередив собеседника, вошел в дверь кабинета, где, передвигая стулья и тихо переговариваясь, рассаживались приглашенные на совещание специалисты.

В первые дни Киемходжу Хазратова можно было видеть то на разгрузочной базе, то на лесоскладе. Держа под мышкой потертый желтый портфель, он расхаживал среди штабелей досок, бревен, железных и бетонных труб, мешков цемента. Он поставил себе за правило не доверять поставщикам и самолично вел учет, проверял документацию. Но очень скоро ему надоело это занятие, и он перетащил из Ташкента своего дружка Сапчабашева. Назначив его главным экспедитором, всю «пыльную» работу взвалил на его плечи. Немалого труда стоило ему убедить Садовникова в необходимости такого пробивного человека, который сумеет летом снег раздобыть, а зимой — перепелиные яйца. И теперь, имея под рукой Ишларбека Худайбергановича Сапчабашева, он мог спокойно посиживать в своем чистеньком кабинете, подписывать бумаги и отдавать распоряжения. Секретарша уже усвоила, что ему нравится, когда она время от времени приносит крепко заваренный чай. Он сажает ее напротив себя, наливает ей и себе и угощает ее конфетами в красивых обертках. Мило беседует и смотрит, словно кот на сало… Такие конфеты девушка пробовала впервые. Да и сам он, Хазратов, еще не ел подобных. Их может раздобыть только Ишларбек Худайберганович Сапчабашев. О, этому экспедитору и не такое под силу. Не человек — клад. Само провидение свело их.

Когда секретарша уходила, он смотрел на прикрытую ею дверь и горячо потирал ладони. Так он поступал, если собирался предпринять что-то такое, от чего ему была прямая выгода. «Надо сказать Сапчабашеву, чтобы раздобыл хонатлас для этой девочки», — подумал он и облизнул губы, ухмыляясь.

Хазратову было известно, что кое-кто из близко знающих экспедитора людей называет его не Ишларбек, а Шиларбек [4] Шиларбек — от глагола «шилмок» — раздеть, обчистить, обобрать. , что конечно же только подчеркивает необходимые практичному человеку достоинства.

Познакомились Хазратов и Сапчабашев случайно.

Ишларбек и пять-шесть его приятелей, отъехав подальше от Ташкента, чтобы ненароком но попасться на глаза недоброжелательным знакомым, уютно устроились в ходжакентской чайхане под вековыми чинарами и услаждали себя крепкими напитками и пловом. Недавно Сапчабашева за махинации хотели предать суду, но он всеми правдами и неправдами сумел отделаться. Его уволили с работы — и только. Благополучный исход дела и решили отметить небольшим пиршеством под сенью этих прекрасных чинар. Собрались те, кто ему сочувствовал, поддерживал, помогал. Но Сапчабашев все еще не оправился от испуга, и настроение у него было не ахти какое. Подвыпившие друзья его успокаивали, хлопали по плечу, советовали не горевать: была бы шея, а ярмо всегда найдется. Ишларбек улыбался, кивал, соглашаясь, а на сердце становилось тоскливо при мысли, что вряд ли он теперь найдет такую выгодную работу, какая у него была. Потому что он не из тех, кто всовывает свою шею в ярмо. Это туполобым волам дано ходить всю жизнь в ярме. А он, Сапчабашев, поищет занятие по себе… Он поддакивал пьяным разглагольствованиям сотрапезников, устремив осоловелый взгляд на дорогу, по которой беспрестанно двигались с гулом огромные самосвалы с арматурой, бетоном и лесом; миновав мост через Чирчик, они натужно взвывали, поднимаясь по дороге, уводящей в горы. Обгоняя этих медлительных силачей, нет-нет да и промелькнет голубенький чистенький грузовичок-фургон с надписью на борту «Снаб» или «Пищеторг». Ишларбек блаженно улыбался; эти аккуратные машины вдруг начинали казаться ему то упитанной коровой с полным отвислым выменем, то дойной кобылицей, и он тотчас тянул руку к касе, полной кумыса, и, вытягивая губы, всасывал в себя живительный напиток.

Своими сравнениями он потихоньку поделился с сидевшим поближе приятелем. Тот захохотал:

— Мы вначале от кого-нибудь слышим о «жирном месте» и потом идем туда, а вы сразу его видите! В этом ваше преимущество, дорогой!

— Наш Шиларбек зорок, как ястреб! — заметил другой приятель.

— Ястреб? — обиделся Сапчабашев и поморщился. — Никакой я не ястреб! Я не охочусь за мышами и воробьями. Я — орел! Беркут, который может поднять в облака барана. Так-то…

Все согласно закивали головами. Один из них, захмелевший меньше остальных, кося глазами по сторонам, недовольно заметил, что они чересчур разболтались, а тем временем плов стынет на блюде. Все взяли пиалушки с водкой, и кто-то предложил тост:

— Да не убудет никого среди нас и места наши всегда останутся под нами!

Ишларбек залпом опрокинул в себя содержимое пиалы и сморщил лицо. При этом стал разительно похож на обезьяну. Это сходство усугубляли его широкий приплюснутый нос с широкими ноздрями, из которых торчали волосы, и оттопыренные уши. Чувствуя, как все внутри горит, Ишларбек посолил помидор и быстро надкусил. Брызнул сок и, пролетев через головы сидящих, попал в лицо Хазратова, скромненько и тихо сидевшего в сторонке и прислушивавшегося к разговору подгулявшей компании. Сердце Ишларбека обмерло. Угораздило брызнуть негодному помидору именно в лицо этого почтенного человека! Ну, каналья! Он с размаху закинул помидор в заросли райхона. А дружки уже повскакали смеет. Не успел он и рта раскрыть, как они уже за него извинялись и приглашали того человека к своему дастархану. Хазратов же только того и хотел. Он утер лицо платком и, подсаживаясь к их дастархану, сказал, посмеиваясь: