Александр Овсиенко - Материнский кров

Над косогором на далеко видном месте, как раскинутые голые руки вражьих трупов, торчали немецкие кресты, день ото дня немецкое кладбище расширялось — споткнулось нашествие. Есть у Красной Армии сила, она повернет вражьи орды вспять!..

А пока Псекупская стала для вражьей орды ближним фронтовым тылом, они обживали станицу. Откровенное мародерство проявляли, правда, уже не так нагло, как в первые дни, установили даже некую систему: постойщики не давали грабить хозяйку своей хаты — режь кур, отбирай коров, свиней в другом месте. Это было рассчитано на то, чтобы уменьшить сопротивление нашествию.

Ульянины постойщики больше не посылали Людвига к хозяйке, Лысый шкодил теперь и злопыхал исподтишка, а со всеми бытовыми мелочами к ней обращался Ральф, почти ровесник Мити. Ральф же отвадил от ее коровы «доярок» — так называли станичники немцев, выдаивающих чужих коров.

…Ульяна возвращалась от речки, несла на коромысле два ведра воды. Открыла ногой калитку, шагнула на подворье и увидела выбежавшего из хаты Митю. Окинула сына глазами — у того радостное лицо и руки водит какими-то веселыми кругами, будто вот сейчас вытопчет перед матерью гопака.

— А у нас новость, мамо!..

Ульяна поставила ведра на гравийную дорожку к порогу хаты, освободилась от коромысла. Митя подхватил ведра, унес в горницу и сразу же вернулся во двор, кивнул в сторону сарая:

— Идите, мам, посмотрите, что у нас там появилось…

Еще раз обкидала молча сына глазами и пошла к сараю широкими шагами хозяйки, просторная юбка замоталась по сторонам. Отворила плотную, как в убежище, дверь (в войну сама сарай строила) и ахнула:

— Мое ты мале!.. Та и где ж ты блукало?.. — Выглянула во двор, спросила у сына: — Як же порося вернулось?

— Плетень за хатой турлуком затуляю, глядь — Борька наш под калиткою.

Ульяна взяла поросенка на руки и чмокнула его в мокрый пятачок. Борька похрюкивал — хозяйку признавал, крутил от радости вьюнчатым хвостиком.

В сарае было просторно и полутемно, шатни в солнечный день — ничего не увидишь со свету, пока глаза не привыкнут. Стены саманные ставила Ульяна, объемистые и плотно слитые самодельные кирпичи пули и осколки не пропустят. Тут и решили спрятать кабанчика от немцев и доски на такое дело употребить от пустовавшего во дворе сажка [8] Свинарника. , где раньше Ульяна содержала многих кабанчиков и хрюшек, без свиного мяса ее семья не жила. Не медля с таким делом, Митя взялся за топор.

Ульяна с необычной легкостью закружилась у дворовой печки, чтоб сготовить сегодня хороший обед, будто ожидался семейный праздник, будто будут за столом гости, она будет их потчевать-хлебосольствовать и про сына рассказывать, какой он у нее хороший помощник, всю мужскую работу справляет сам, одна радость иметь такого сына-работника, посмотрите сами, какой парубок вырос в материной хате, тут и о невесте самый подходящий случай словцо ввернуть. И она хлопотала около печки, хлопотала…

Митя топор держать в руках умел, не раз и с батькой ездил на Лысую гору заготавливать тесанину, и всю домашнюю плотницкую работу на себя еще до войны взял. Матвей обрадовался, с готовностью передал сыну весь немалый комплект инструмента по дереву, накопленный несколькими поколениями Полукаренковых. «Я металлист, я до железа охочий, — балагурил Матвей, передавая сыну разные рубанки и ножовки, пилы и подпилки, зензубели и коловороты. — Вот тебе, сынко, верстак, а я себе беру слесарные тиски. Зубила, пробои и терпуги, косы тоже мои и серпы. С чем не справимся дома — в мою кузню понесем, дома горно не будем разводить, хоть у нас тут и есть свое ковалдо, та коней давно нема…» Ульяне тоже тогда в радость была ранняя сыновья мастеровитость в таком ходовом на станице ремесле, как плотницкое, и она согревала в груди думку, что Митя найдет для своих рук здесь работу, не перекинется сын в отхожие работники, на материной хате будет он начинать и заканчивать круг дневных забот. Живут же другие так, и хорошо живут, а почему ее материнская судьба должна быть хуже? Не выпало ей такого счастья — два года не жил сын дома и ремеслу выучился совсем другому. Но теперь он дома и не воюет, значит, опять к работе по дереву можно повернуть. Да он и сам с охотой за прежнее плотницкое ремесло взялся. Одарке уже столбы для забора поставил и тут, на своем подворье, сам себе работу находит. Молодец, мой сынок, не ленись, с ремеслом и калека хлеба добудет, а ты у меня вон какой рукастый и набираешь мяса на свои косточки и выправляешь худливое тело на справное…

Обедать посадила сына со словами:

— Ты заробил седня мясную закуску и не маленький стаканчик водки, а добру четверть на стол… А мать мясную закуску от тебя, сынко, — в сарай и горилку чем-то белым разбавила.

Сын похлебал постный борщ, остановил ложку и сказал со смехом, чтоб не сбивать хорошего материного настроения:

— Наш Борька пока не мясное блюдо. Диетическое блюдо — вот что он такое сейчас. Потому как есть… молочное порося. А всем известно, в том числе и вам, мама, и как я сам успел заметить, все немцы — ярые мясники. Значит, наше порося им на кушанье в данный момент не подходит, поэтому, находясь в немецком плену, осталось живым и совершило побег из неволи к своим родным и близким, то есть к нам.

— Хватит, сынко, хватит дурня корчить, а то как бы плакать нам не пришлось. Научился ты циркачить в Новороссийске! Там, около моря, все такими робляться балакливыми? Стрекотить такой язычок так швыдко, шо мать и не все успевает ловить с твоего стрекоту, та ще и балакаешь не по-станишному, городских слов нахватался, як кобель блох. И я седня с тобой разбалакалась, за то мне первая плетка, щоб прикончила дурницу плести.

— Ага, мам, перестали. Я успокаиваю свои расшалившиеся нервы вашей белой горилкой. Я все сказал по первому вопросу, перехожу ко второму. Картошка жареная? Та ще с цибулькой, та ще с укропчиком? Мировое блюдо, мам!

Переменчиво семейное счастье и в доброе мирное время. А когда кругом горе войны? Какое оно, когда оккупанты шмыгают по подворьям, бьют сапогом в двери хат, стреляют на твоих глазах в ни в чем не повинного человека, отнимают нажитое и добытое трудом добро, и совладать с ними ты не можешь? Какое оно тогда, семейное или простое человеческое, счастье жить на земле? Нет его в лихую годину.

Когда два незнакомых немца прошли через калитку, Ульяна и Митя не заметили. Обедали в горнице, ставни на боковых уличных окнах были закрытыми. Летом закубанцы старались с полудня закрывать в горницах все ставни, чтоб сохранить прохладу, а эти два боковых окна Ульяна держала всегда закрытыми с начала оккупации, ей хватало света от трех окон, выходящих во двор и тем как бы замыкающих ее интерес к теперешней жизни. «Чужие» немцы обнаружились уже во дворе.