Юрий Стрехнин - Выходим на рассвете

Когда, по окончании митинга, солдаты команды лагеря направились обратно к себе, Корабельников не расстался с ними. Идя рядом с Кедрачевым, он сказал ему:

— Надо, не откладывая, сегодня же, избрать у вас ротный комитет. Я буду при этом. Хочу предложить и вашу кандидатуру.

— Да какой из меня комитетчик, Валентин Николаевич!.. — начал было отказываться Кедрачев. — Я и грамотен не шибко, и года мои еще не те…

— Те! — рассмеялся Корабельников. — Те, поверьте мне. И не отказывайтесь, если станут выбирать.

— Ладно, не откажусь…

Вернувшись в свое расположение и наскоро пообедав — по приглашению солдат вместе с ними пообедал и Корабельников, — собравшись в казарме, приступили к выборам ротного комитета. Когда начали предлагать, кого же избрать, Корабельников предложил выбрать и Ефима Кедрачева.

— Молод еще! — раздался голос.

— Зато на фронте был, стреляный!

— Сгодится, чего там!

— Давай Ефима!

Кедрачева выбрали почти единогласно. И, уже совершенно неожиданно для него, его избрали председателем. Он даже растерялся. Отозвав Корабельникова в сторону, сказал ему огорченно:

— Да как же получилось, Валентин Николаевич? Постарше меня в комитете есть. Не знаю я, как председательствовать…

— Ничего, не робейте, не боги горшки обжигают. Пора и простым людям учиться руководству. Время движется к тому, чтобы вся власть принадлежала рабочим, крестьянам, солдатам. А вы — и рабочий, и солдат, и к тому же родом из деревни. Так что приучайтесь властью быть.

— Боязно мне…

— Ничего, ничего! Смелее за дело беритесь. Ведь доверяют вам.

Корабельников пробыл в лагере еще некоторое время. Дал ряд советов вновь избранному ротному комитету, ответил на множество вопросов солдат. Когда уходил, его провожали чуть ли не все, приглашали:

— Приходите к нам еще!

— Обскажете, что и как…

А когда Корабельников ушел, еще долго говорили о нем:

— В командиры бы нам этого прапора!

Допоздна в этот день не успокаивалась казарма, не смолкали разговоры. Судили-рядили, как теперь будет, как поведут себя офицеры, из которых никто так и не показался в казарме. Все старались угадать, какова будет новая власть в государстве, как решит насчет войны, какие законы издаст, чтоб полегче жилось народу.

Ничего еще не было известно, обо всем можно было пока только гадать. Распирало от догадок и предположений солдатские головы…

На третий день после того, как Ефим Кедрачев стал председателем ротного комитета, он решил сходить домой, повидаться с Корабельниковым, посоветоваться. Нужно было также сообщить то, о чем просил передать Гомбаш: что среди военнопленных создана социал-демократическая группа, которая хотела бы установить связь с социал-демократами Ломска.

Уйти из казармы теперь не составляло труда: Петраков, после того как Ефима избрали председателем, проникся к нему почтением и даже не хотел больше ставить в наряды, но этому Ефим воспрепятствовал сам, сказав: «Не к чему мне отделяться. Такой же солдат, как и прочие».

Посоветоваться с Корабельниковым Ефиму нужно было непременно. Хотя он уже и был на собрании председателей солдатских комитетов частей гарнизона, которое состоялось вчера в казармах запасного полка, и получил всякие разъяснения и наставления, все-таки у него голова шла кругом. Теперь не к кому другому, а к нему обращались солдаты со всеми вопросами: как выхлопотать побывку, почему не выдают мыла, какой партии лучше держаться. А партий этих за то недолгое время, что прошло со дня свержения в городе царских властей, объявилось множество. И все партии вроде бы и за Россию и за народ, но почему-то все партии между собой спорят… Даже среди лагерной команды, оказалось, чуть ли не все партии представлены. И кого слушать? Вроде правы эсеры, за которых в лагере особо ратует один из писарей, до службы — приказчик; он доказывает, что если перестать воевать, то и революция погибнет под германским сапогом. О том и меньшевики говорят. От них в лагерь специально агитатор, какой-то вольноопределяющийся в пенсне, был прислан. А то еще — анархисты. Эти заявляют: никакого правительства, никаких властей не надо, свобода — в безвластии. От анархистов в лагере обнаружился — до этого кто бы подумал! — фельдшерский помощник, здоровенный детина. Заботливый родитель, протоиерей городского собора, устроил это свое чадо на должность самую спокойную, какую только можно в солдатском званий получить.

«Конечно, нутром, так сказать, я большевистской линии держусь, — рассуждал Ефим. — Но как тем доказать, которые против? Больно грамотные, язви их. Не переспоришь. Может, Валентин Николаевич меня вразумит?»

Ефим пришел домой, когда уже темнело, еще по-зимнему рано, хотя день уже заметно прибавился. Его встретила Ольга — она только что вернулась с работы.

— Ой, Ефимушка! — обрадовалась она. — Ну что, не возгордился еще в председателях?

— Возгордишься тут! — махнул рукой Ефим. — Голова в семь кругов кружится… Один одно толкует, другой — другое, солдаты не знают, какую партию и слушать.

— У нас на «спичке» тоже много всяких партий народилось. Интересно! Против царя все были заодно, а сейчас все за революцию, и все по-разному, и друг на друга кидаются.

— А ты какой партии, сестренка?

— Я пока вольная. Я себе партию еще подберу.

— Из ухажеров?

— Да ну тебя! Думаешь, у меня только ухажеры на уме! Мало ты меня еще знаешь, братик!

— Ладно, ладно, не кипятись. Валентин Николаевич, не знаешь, скоро придет?

— А кто его знает! Он теперь чуть не каждый день ой как поздно возвращается. У него службы стало — как у министра. Раньше одну свою учебную команду знал, а теперь — по всему городу. Но ты дождись. Он сегодня обещал пораньше прийти. Прозорову встречу назначил.

— Это какому?

— Да Сереже, студенту.

— А! — вспомнил Ефим. Как-то в разговоре Ольга упоминала об этом студенте, знакомом Корабельникова. И не только Корабельникова…

— Это который тебе книжки носит?

— Тот самый. Знаешь, сколько я его книжек перечитала? Да рассказал он мне сколько!..

— Поди ж ты! Рада, что у тебя кавалер такой образованный?

— Тебе обязательно — чтоб кавалер! Другого ты понять не можешь? Нет, братик мой любезный, Сережа не только ради моих прекрасных глаз в нашем доме бывает, — Ольга с важностью взглянула на брата.

— А из-за чего же еще?

— Секрет! — она улыбнулась. — Нет, теперь уже не секрет. Теперь можно и тебе сказать…

— А почему раньше нельзя было?

— Почему, почему… А почему ты не говорил мне, что у тебя за дела с Валентином Николаичем?.. А потому, что Валентин Николаич мне строго-настрого наказывал: ни подруге, ни брату! Чтоб до жандармов случаем не дошло. А теперь их нету.