Юрий Стрехнин - Выходим на рассвете

— Ну, не совсем так! — заметил Рыбин. — Мы с меньшевиками еще в двенадцатом году, до войны, размежевались на самостоятельные партии, так что разница существенная… Поэтому принять в свою организацию мы можем только тех, кто разделяет нашу большевистскую программу. На таких условиях! — подчеркнул он, обращаясь к Ференцу. — Согласны?

— Да! — ответил Ференц. — Мы просим принять. А с несогласными — убедим, имею надежду.

— Как, товарищи? — оглядел Рыбин собравшихся. — Будем считать, что нашего полку прибывает? — В ответ раздались голоса одобрения. Выждав, пока шум умолк, Рыбин сказал:

— А теперь давайте обсудим просьбы венгерских товарищей.

— У нас — не едино венгры, — вставил Ференц. — Есть австрийцы, есть немцы… Интернационально. Пролетарии всех стран…

— Товарищей интернационалистов — так лучше называть? — предложил Корабельников.

— Интернационалистов! — подхватил Рыбин. — Ладно, так и назовем. Будем считать, что с сегодняшнего дня у нас есть в лагере большевистская партийная ячейка интернационалистов. Что же касается вашей просьбы принять вас в нашу организацию, то тут дело несколько сложнее… — Рыбин в раздумье замолк. Оглядел собравшихся, улыбнулся:

— Вот видите, товарищи! Текущий момент подстегивает нас. Мы еще на положении фракции в масштабе города и губернии, а на местах уже оформились наши ячейки. Чисто большевистские по составу! И на железной дороге, например, — там давно.

— В губернской типографии! — крикнули с места.

— На кожевенном заводе!

— И кое-где еще, — добавил Рыбин. Теперь товарищи интернационалисты на подходе. — А вот в гарнизоне пока немногому можем порадоваться…

— Так ведь у нас знаете, в чем трудность? — поднялся Корабельников.

— Знаю. Крестьянская масса, одетая в шинели, многие еще верят эсерам. И все-таки, товарищи, не будем ссылаться на то, что нам трудно, не станем искать для себя оправданий. На то мы и большевики, чтобы трудное одолевать. Хватит делить с меньшевиками ответственность за их виляющую политику! Пусть каждая партия отвечает сама за себя! У нас есть свой Центральный Комитет партии большевиков в Петрограде, ему и только ему должны мы подчиняться, его призывы слушать. К нам уже приезжали товарищи из Петрограда и решительно ставили вопрос: в Ломске должна быть своя самостоятельная большевистская организация. Фракционное объединение социал-демократов возникло у нас в городе в феврале. Тогда это еще могло быть как-то объяснимо: нас, большевиков, было мало, страшно мало, многие еще не вернулись из ссылки, из тюрем. А новых товарищей мы принимали в свои ряды очень осмотрительно. Теперь другое время. Нас стало больше. На местах организации крепнут, политическая обстановка после недавних событий в Петрограде осложняется с каждым часом. Очень обострились наши разногласия с меньшевиками. И будут обостряться дальше. Медлить больше нельзя.

— Правильно!

— Надо решать сейчас! Хватит оставаться фракцией!

— Создать губернскую большевистскую организацию и телеграфировать в цека! Сегодня же!

— Надо избрать ломский комитет партии большевиков.

Рыбин молча, зорко посматривая на говоривших, слушал каждого. Потом взял слово:

— Все высказались, а теперь позвольте мне. Здесь представители большевиков и от гарнизона и от рабочих. Но вот сейчас, сию минуту принять решение и сразу побежать на телеграф, сообщить Центральному Комитету, что организация уже есть, считаю, не можем. Я предлагаю: тщательно подготовиться и провести общее собрание большевиков города. Пригласим и товарищей интернационалистов. Поставим вопрос о создании организации и выберем городской комитет Российской социал-демократической партии большевиков. Затем созовем товарищей из уездов и образуем губернский. А уж потом побежим на телеграф. Есть другие предложения?

С Рыбиным согласились все. Договорились, что на местах проведут подготовительную работу, наметят, кого лучше избрать в городской комитет. А до этого тщательно подсчитают силы. Большевиков в городе все еще лишь сотни три. Есть сочувствующие, есть активисты, которых можно принять в партию. Организация будет расти. Но для этого она сначала должна стать настоящей организацией.

Когда совещание закончилось, Рыбин с Корабельниковым подошли к Ференцу и Гомбашу.

— А теперь относительно вашей газеты, товарищи, — сказал Рыбин. — Товарищ Корабельников уже говорил об этом. Закрытие газеты есть нарушение законной свободы слова, и тут мы можем нажать на власти, и не мы одни. В этом деле нам, возможно, даже и меньшевики и эсеры могут стать союзниками — все-таки они себя революционерами называют, поборниками гражданских свобод. Надеюсь, мы добьемся открытия вашей газеты заново в ближайшие дни.

— Очень хорошо, если так, — ответил Ференц. — И добавил шутливо, показывая на Гомбаша: — Безработный журналист!

Рыбин обнадежил:

— Ничего, скоро найдем ему работу.

Ноги в старых солдатских ботинках уже изрядно замерзли, хотя прошло не больше часа, как Гомбаш был поставлен на пост возле ворот лагеря. Держа в руках непривычную для него русскую винтовку с длинным тонким штыком, он поеживался от холода, который беспрепятственно пробирался под выношенную, еще с фронта, шинель, мало годную для сибирских морозов. Гомбаш поглядывал на заснеженный пустырь, на краю которого стоял лагерь, на еле приметную в темноте безлюдную дорогу, ведущую из города, и думал о том, как много событий вместил только что окончившийся день.

Эти события не были неожиданными. Еще задолго до сегодняшнего дня, ожидая вестей из далекого Петрограда, все надеялись: вот-вот свершится… Уже давно над входом в Совет, теперь уже не только солдатский, а Совет рабочих и солдатских депутатов, висел написанный на красном кумаче лозунг «Вся власть Советам!» — как бы вперекор лозунгу «Вся власть Учредительному собранию», растянутому над входом в бывшую городскую думу, где еще с весны обосновалась губернская власть — народное собрание. Уже давно это подчиненное Временному правительству «Собрание» стало, по существу, властью лишь наполовину — без согласия Совета оно не могло ничем распорядиться. За Советом стояла реальная сила — отряды Красной гвардии, созданные из рабочих железной дороги, спичечной фабрики, паровых мельниц и лесопилок. Губернские же власти имели в своем распоряжении только немногочисленную милицию. А гарнизон, огромный гарнизон Ломска, если говорить об основной, солдатской массе его, в большинстве держал сторону Совета. Однако было еще неизвестно, как долго продлится в городе и губернии двоевластие — все зависело от того, как развернутся события в Петрограде.