Юрий Стрехнин - Выходим на рассвете

День шел за днем. Пароходы почти не делали остановок. Только раз в сутки подворачивали к правому, обрывистому берегу, где глубина позволяла подойти вплотную. На берег выходили десятки бойцов с топорами и пилами. Подымались на кручу, где стеной стоял высокий сосняк или ельник, и начиналась жаркая работа: с треском рушились спиленные стволы, с них обрубали сучья и макушки и скатывали вниз, к воде, на узкую полосу прибрежного песка. Там распиливали на чурбаки, затем взваливали чурбаки на плечи и тащили по сходням на пароходы. Дровами загружали внизу все: и корму, и нос, и проходы по нижней палубе.

Плыли по-прежнему в неведении, что творится на белом свете: телеграфная линия заканчивалась в Карыме, дальше на север все новости могли дойти только по воде. Жители прибрежных деревень пользовались лишь слухами — они не могли знать больше, чем знали те, кто плыл на пароходах.

Военно-революционный штаб был очень обеспокоен тем, что нельзя получить каких-либо достоверных данных об обстановке на Сибирской железной дороге и в других местах. От Карыма до Тобольска, где был ближайший на пути телеграф, требовалось проплыть еще сотни верст. Что, если Омск уже захвачен мятежниками? Тогда они, предупрежденные из Ломска, могут направить навстречу пароходы с войсками. А может быть, уже и направили. Тогда не разминуться…

На всякий случай штаб принял меры предосторожности: было запрещено без надобности появляться на палубах, с мачт убрали красные флаги, чтобы противник, если увидит пароходы, не сразу сообразил, кто на них. На капитанских мостиках установили и спрятали под брезентами пулеметы. На каждом пароходе наблюдатели, вооруженные биноклями, неотрывно следили за фарватером и берегами. Буксир с орудием, которое замаскировали брезентом, шел теперь впереди, в полной готовности открыть огонь.

Но пока что плавание продолжалось спокойно, как и прежде.

На шестой день пути рано утром, когда пароходы шли уже по Иртышу, слева по ходу, за поворотом крутого берега блеснули золотом главы церквей, а вскоре показались белые стены и башни Тобольского кремля. Как ни всматривались наблюдатели, ничего подозрительного ни на пристани, возле которой стояло несколько барж, ни на берегу замечено не было. Тем не менее буксиру было приказано полным ходом пойти дальше вперед на разведку, а пароходы пока что сбавили ход.

Вот уже буксир подошел совсем близко к Тобольской пристани, замедлил ход, остановился. Над ним взлетел и развернулся на речном ветерке красный флаг — условный сигнал, что опасности нет. Тотчас же поднялись флаги на «Республике» и «Ермаке». Оба парохода полным ходом устремились к пристани. Было видно: на берегу собралась растущая с каждой минутой толпа. Вот и над нею полыхнуло алое…

Вскоре «Республика», а следом и «Ермак» стали подходить к дебаркадеру.

В пестрой толпе, встречавшей пароходы, заметно выделялись теснившиеся один к одному синие австрийские мундиры — и в Тобольск судьба забросила многих военнопленных.

Дебаркадер был забит людьми, они тесно стояли у его перил, приветственно махали руками, фуражками, косынками, кричали:

— Привет, товарищи!

— Ура!

— Да здравствует Советская власть!

Едва «Республика» бортом коснулась дебаркадера, как на нее, не дожидаясь, пока положат сходни, ринулись люди.

Один из них, седоголовый, но с моложавым лицом, первым взбежал на крыло мостика, бросился к стоявшему там Корабельникову, порывисто обнял его:

— Спасибо! Спасибо, дорогие товарищи! Вы нас от смерти спасли! Мы здешние большевики, — показал седоголовый на нескольких человек, поднявшихся вслед за ним, добавил: — Те, что уцелели. Я Никифоров, предсовета, спасся чудом…

Из рассказа Никифорова Корабельников и другие члены штаба, находившиеся на мостике, узнали, что в Тобольске события развивались примерно так же, как и в Карыме: лишь только по телеграфу стало известно, что в некоторых городах на Сибирской магистрали Советской власти уже нет, тобольские белогвардейцы, таившиеся в глубоком подполье, но давно готовые действовать, выступили, застигли Совет врасплох, разгромили его, захватили власть. Большевики были кто расстрелян, кто посажен в тюрьму, некоторым удалось скрыться. Но сейчас пришел черед бежать белогвардейцам.

— Телеграф в городе действует? — спросил Корабельников. — Знаете что-нибудь о том, что происходит в других городах?

— Да, да! — поспешил ответить Никифоров. — Мы только что с телеграфа. Омск в руках белых и чехословаков. Но Тюмень еще держат Советы. Телеграфисты нам сообщили, что здешним властям было несколько телеграмм о том, что вы появитесь и что вас надо задержать огнем. И еще телеграмма: третьего дня из Омска сюда вышло три парохода солдат, чтобы перехватить вас.

— Сколько им хода сюда?

— Четверо суток, не больше. Вот и считайте. Завтра должны быть здесь.

— Все это, товарищи, меняет дело, — огорчился Корабельников. До последней минуты он, как и другие, надеялся, что Омск остается в руках Советов. Теперь путь в Омск закрыт. Надо успеть уйти из Тобольска и свернуть в Тобол, на Тюмень, раньше, чем к месту впадения Тобола в Иртыш подойдут пароходы из Омска. Три парохода — это наверняка в два-три раза больше штыков, чем на «Республике» и «Ермаке». Ввязываться в открытый бой с превосходящими силами врага неразумно.

— Ну как решим, товарищи? — обратился Корабельников к членам штаба. — Обстановка не позволяет медлить…

Штаб начал экстренное заседание тут же, на верхней палубе, возле капитанской рубки. В заседании приняли участие Никифоров и другие тобольские большевики.

Совещались недолго. Было решено тотчас же продолжить путь на Тюмень.

Вскоре пароходы отошли от пристани. Людей на них теперь стало больше: интернациональный батальон пополнили находившиеся в Тобольске военнопленные-венгры и тобольские большевики.

Свернули в Тобол. Теперь буксир с пушкой снова шел позади, на случай, если покажутся суда белых.

…На рассвете из туманной дымки показались колокольни Тюмени. Вскоре открылась и она вся — раскинувшийся по ровному высокому берегу, между березовыми перелесками, одноэтажный город. Он, похоже, безмятежно спит… Но, может быть, и здесь уже хозяйничают белогвардейцы?

Стоя на капитанском мостике, Корабельников напряженно смотрел в большой артиллерийский бинокль. Пристань, дебаркадер, возле белеет крохотный пароходик, черными бокастыми тушами дремлют на воде баржи. На желтой полоске берега у воды темнеют лодки. А людей не видно. Оно и понятно — ранний час. Жаль, в бинокль не рассмотреть, какова в городе власть… А подходить не разведав — рискованно. Из города, конечно, уже видят «Республику». Вот от пристани отделилась черная точечка, она растет, за нею белеет бурунчик. Моторка!