Юрий Стрехнин - Выходим на рассвете

Моторная лодка быстро приближалась. Все отчетливее была видна ее белая рубка, тускло поблескивающая окошками. Что за люди присели за рубкой? Что перед ними, на крыше рубки? Пулемет, «максим»! Свои или враги?

— Пулеметчики! К бою! — крикнул Корабельников.

Когда расстояние между «Республикой» и моторкой сократилось до двухсот-трехсот шагов, моторка сбавила скорость и стала подходить к борту «Республики». Из рубки моторки высунулся человек, крикнул:

— Эй, на пароходе! Кто будете?

— Ломский интернациональный батальон! — прокричал в ответ Корабельников.

— Ломский? Да как вы сюда попали?

— По воде, понятно!

— А чего вы сюда?

— Ввиду численного перевеса противника… В Ломске — чехи.

— Понятно! На нас они тоже жмут.

— С Москвой связь имеете?

— Считай, нету. На дороге — бой.

— Кто у вас в Тюмени командует?

— Совет.

— Я командир батальона. Доставьте меня в Совет.

— Доставим.

Взяв на борт Корабельникова, моторка отвалила и помчалась обратно к пристани. Следом за нею полным ходом пошла «Республика». Не отставая, двигались «Ермак» и буксир.

Пароходы, которым было не угнаться за резвой моторкой, добрались до пристани примерно лишь через час после нее. С «Республики», когда начали причаливать к дебаркадеру, увидели, что на нем стоит Корабельников в окружении нескольких человек в военном и в штатском. Едва борт парохода коснулся дебаркадера, Корабельников крикнул членам штаба, стоявшим наверху, на мостике:

— Всех людей — на берег!

Через несколько минут на вымощенной булыжником площади, примыкающей к пристани, строем в виде буквы «П» вытянулись шеренги батальона.

На середину вышел Корабельников, вместе с ним — высоченный человек в солдатской одежде, с небольшой рыжеватой бородкой и косым шрамом через всю щеку.

— Товарищи! — заговорил Корабельников. — Нам не удалось дойти до Омска. Но здесь, в Тюмени, Советская власть еще держится. Здешний Совет надеется, что мы поможем тюменцам остановить чехов и белогвардейцев. Слово для обрисовки положения на фронте борьбы с контрреволюцией имеет представитель тюменского Совета товарищ Ворожеев, — и Корабельников показал на высокого человека, стоявшего рядом с ним.

— Дорогие товарищи бойцы ломского интербата! — громко заговорил Ворожеев. — Мы знаем, какой большой путь проделали вы, чтобы снова принять участие в боях с контрой. Тюменский пролетариат приветствует вас! Военная ситуация на Тюменском фронте сейчас очень трудная. Белые силы, захватив Омск, наступают на нас с востока. Чехами заняты между Тюменью и Омском Ишим, Ялуторовск. Местные советские отряды после неравных боев отступили в нашу сторону. Сегодня белые подошли к станции Винзили, отсюда в тридцати верстах. Винзили — последняя большая станция перед Тюменью. Сейчас там наши отряды готовятся встретить врага. Главная позиция у железнодорожного моста через реку Пышму. Если сумеем удержать мост, чехословацкие эшелоны с востока не пройдут на Тюмень. Что касается положения на западе, то оно не очень ясное. Известно, что в Екатеринбурге Совет прочно удерживает власть. Но между нами и Екатеринбургом — банды контрреволюции. Ободренные выступлением чехословаков, они захватили несколько станций. Практически противник по железной дороге у нас и с востока и с запада. Но главная опасность — со стороны Винзилей. Тюменский Совет с радостью принимает вашу помощь. Мы надеемся, что вы, влившись в ряды защитников Тюмени, выполните свой революционный долг и здесь. В наших тюменских отрядах тоже есть товарищи мадьяры и другие нации, представляющие всемирный пролетариат. И я призываю: пролетарии всех стран, соединяйтесь, чтобы отстоять Тюмень! — Ворожеев вдруг сдернул с головы фуражку, взмахнул ею: — Ура, товарищи!

— Ура-а! — не очень стройно, но дружно ответил строй.

Вскоре ни одного интербатовца не осталось на пароходах. На площади возле пристани, где происходил митинг, теперь грудами лежали выгруженные на берег мешки с мукой и крупой, штабелями стояли цинковые ящики с патронами, тут же находилась и единственная трехдюймовка батальона, передок-зарядный ящик к ней.

Часа через два, погрузив все имущество на повозки, присланные тюменским Советом, батальон выступил походным порядком. В середине колонны в упряжке катила трехдюймовка, а позади, замыкая, двигалась телега, на дуге был прикреплен маленький белый флажок с красным крестом. На повозке сидели Ольга, фельдшер Углядов и старик-санитар. Ольга глядела вперед: где-то там со своими бойцами идет Ваня, в другом взводе — Сергей. Но видела только затылки под одинаковыми солдатскими фуражками да покачивающиеся над головами, в такт шагам, штыки. Как ни всматривалась, не могла разглядеть ни мужа, ни Сергея, к которому испытывала все время какое-то щемящее чувство, словно бы невидимые ниточки тянулись от ее сердца к дорогим, пусть по-разному, но дорогим ей людям. Может быть, сегодня же придется воевать и мужу и Сереже — и кто знает, какая судьба ожидает каждого? Как болело сердце, когда Ваня был под Айгой! За время, пока плыли на пароходе и были постоянно вместе, Ольга успокоилась, как-то не думалось, что скоро кончатся эти тихие дни, когда так безмятежно проплывают мимо берега. Сейчас тревога вновь подступила к сердцу. Все может быть — и раны и разлука. «Только бы жив остался Ваня, только бы жив. А если судьба его далеко от меня забросит — все равно найду, хоть на краю света!»

Корабельников вел батальон указанным ему маршрутом — на восточную окраину Тюмени, где следовало подготовить запасную линию обороны. Корабельникова предупредили, что батальон пока что в резерве. И пока он не послан туда, где потребует обстановка, предстоит на рубеже, который будет ему указан, вырыть окопы и занять в них позиции.

Это приказание Корабельников получил через Ворожеева, ставшего как бы представителем тюменского штаба при батальоне. Выслушав, Корабельников сказал Ворожееву:

— Я, конечно, исполню приказ. Но у меня несколько иная точка зрения на то, как воевать теперь.

— Какая же иная, товарищ? — настороженно спросил Ворожеев.

— Воевать маневренно…

— А вы на германском фронте были?

— Нет.

— А я три года там в окопах обучался… Вот она, отметка, — немцы в той школе поставили, — тронул Ворожеев шрам на щеке. — И знаю: ежели укрепиться — противник не вышибет, разве что артиллерией. А высунешься в чистое поле — пулеметами покосит.

— Все это так. Но сейчас война совсем другая. Гражданская. Сплошной линией фронт не определишь, он не столько по земле, сколько по людям проходит.

— По людям? Это мы тоже понимаем, — усмехнулся Ворожеев. — Вы, конечно, человек образованный, я вижу. А все мое образование — церковноприходская школа, высший чин мой — младший унтер-офицер. Но я так считаю: противника надо в полной готовности встречать.