Вениамин Рудов - Временно исполняющий

Но он вынырнул.

Тускло блестели наперсные кресты ловко перевязывавших его монахов, чуть слышно шелестела лениво раскачивающаяся листва яблони, и легкий дым монастырской кухни шел в начавшее подниматься бледное полуденное небо.

— Исповедуйся, сынок, — вдруг услышал он, но не сразу понял, что слова обращены к нему. — Облегчи душу.

— Воды. Пить.

— Нельзя тебе пить.

— Эс шадет им шон нихтс [20] Теперь ему ничего не повредит (нем.) . .

— Эр ист айн мутигер кригер. Вен эс майнен зольдатен цуфален бефиль ист, виль их, дас зи кемпфен унд штэрбен ви эр. Юберзетцен ей, хайлигер Фатер [21] Он мужественный воин. Если моим солдатам суждено погибнуть, я хочу, чтобы они дрались и умирали, как он. Переведите, святой отец (нем.) . .

Тело напряглось, как после неожиданного удара, он рванулся с холщовых носилок и, падая на рыхлую землю окопанной яблони, успел увидеть и сказавших эти слова офицеров, и немецких солдат у них за спиной. Сильнее жуткой боли, заталкивавшей его снова в зеленую стылую муть, было не сознание того, что так неожиданно свалился на него плен, не собственное бессилие, даже не ярость, не находящая выхода, а то, что среди немецких солдат, окруживших носилки, стоял почти мальчик с засученными по локоть рукавами, со сдвинутой на затылок каской, стоял, ел зеленое яблоко, улыбался и смотрел на него, как на муравья, которого только что притоптал из любопытства сапогом, и сейчас с нетерпением и откровенным интересом наблюдал, как тот выбирается из беды.

Его снова положили на носилки.

— Больно мне, — проговорил он тихо. — Очень больно.

— Потерпи, сынок.

Но вдруг его приподняло над носилками и монастырскими куполами, понесло в нагретый полуденным солнцем сияющий воздух.

Он заскользил над истерзанным пограничьем и снова увидел изрытый снарядами берег реки, развороченные траншеи и сгоревшие здания военного городка, груды развалин и вывороченную с корнем старую яблоню посредине двора. Взглядом искал и не находил живой души.

На пепелище хозяйничало молчаливое воронье. Среди мертвых защитников пограничной заставы метались черные птицы, наполняя свистом крыльев безлюдную пустоту.

— Ребята! — позвал он в надежде, что хоть кто-нибудь да откликнется. — Эй, ребята, слышите?..

Молчание отдалось в груди острой обжигающей болью.

То была его последняя боль.

Он скользил в поднебесье и оттуда, из прозрачной лазури, звал и звал своих хлопцев, моля хоть одного из них подняться с перепаханной металлом и сдобренной кровью земли.

— Ведерников! Лабойко, Миронюк, Черненко, — закричал он изо всех сил. — Ну, что же вы?.. Ну, что же вы?..

И вдруг увидел их, бегущих к реке, где вражеские саперы в серо-зеленых мундирах торопливо кончали сборку понтона.

— Сюда, ко мне! — крикнул он так, что дыхания хватило только на эту короткую фразу. — Быстрее сюда, — звал он их. — Ну, побыстрее!..

То был его последний зов.

Господа солдаты, я обязан сегодня вернуться!.. Сегодня обязан вернуться (польск.) .

Не надо стрелять. Не надо (польск.) .

Капрал! Мне нельзя уходить далеко. Я должен возвратиться домой. Сегодня должен вернуться (польск.) .

Вернер! Толстый боров, хватай его. Надо уходить (нем.) .

Скрытый наблюдательный пункт.

Еще три часа… Как долго! (нем.)

Заткнись, болван! (нем.)

Еще… Еще раз (нем.) .

Еще раз… Лупи, Эрни, скоро обед (нем.) .

Эрни, Эрни!.. Помоги. Я умираю, Эрнест. Бог мой, я истекаю кровью (нем.) .

Обер-лейтенант, здесь его нет. Ушел (нем.) .

Посмотри еще раз, верблюд (нем.) .

Я хорошо смотрел, обер-лейтенант. Здесь нет его (нем.) .

Тогда иди первым. Ты смотрел, ты иди первым (нем.) .

Слушаюсь, обер-лейтенант (нем.) .

Вперед, верблюд! (нем.)

Да, да… (нем.)

Что он сказал? (нем.)

Нельзя ему (нем.) .

Теперь ему ничего не повредит (нем.) .

Он мужественный воин. Если моим солдатам суждено погибнуть, я хочу, чтобы они дрались и умирали, как он. Переведите, святой отец (нем.) .