Вениамин Рудов - Временно исполняющий

— В наряде.

Счастливчики, едва услышав фамилию, притопывали ногами, имитируя пляску, выхватывали письма и отбегали в сторону.

Круг постепенно редел.

«Бог Саваоф» на глазах у всех терял былое величие, опустился с гнедого облака на грешную землю, не оглядываясь на заскучавших ребят, повел меринка в поводу, на конюшню, небрежно забросив через плечо опустевшую сумку, где оставалось всего лишь несколько нерозданных писем и пачка свежих газет трехдневной давности.

Гнедой, дрожа потной шкурой, дергая мордой, отмахивался от осатаневших слепней, и разжалованный «бог Саваоф» то и дело сердито оборачивался к нему, грозя кулаком:

— Но ты, балуй тут у меня, чертова орясина!.. Право, чертова орясина!..

День медленно убывал, затопленный солнцем, пропахший запахами хлебного поля и соснового леса, напитанный шедшим от конюшни ароматом свежего сена; из открытого окна командирского домика неугомонный патефон слал и слал в пространство, в, казалось, беспредельный покой обманчиво замершего Прибужья сентиментальный романс о терзаниях покинутой женщины.

Еще длился получасовой перерыв — оставалось несколько свободных минут, и Новиков, сидя под тенью полуусохшей, отцветшей без завязи яблони, прислушивался к мелодии, не вникая в слова; он еще не остыл, в нем продолжала бродить разгоряченная пляской кровь, еще шумело в голове и гудели ноги, а в глубинах сознания возникал, нарастая, протест против нелепого веселья и романса.

Ведерников, прочтя и спрятав в карман гимнастерки письмо, подошел с непогасшей блаженной улыбкой на конопатом лице.

— Сашка-то, свиненок, ходить начал. На своих двоих. Подумать только! Ходит, а!

— Какой Сашка?

— Сынок, мой Сашка, ты что — забыл? Катерина не обманет, она у меня баба серьезная, хохлушка у меня Катерина. — Ведерников ликующе посмотрел на своего отделенного, и было непонятно, чему он рад — первым самостоятельным шагам Сашки или жене. Он прямо светился от счастья.

— Хорошо, — сказал Новиков.

По тому, как он обронил это слово, по невидящему тяжелому взгляду, сопроводившему сказанное, Ведерников без труда догадался об обуревающих Новикова тревожных мыслях — отделенный давно не получал писем из дому.

— Молчат? — спросил он.

— Ничего не понимаю. В чем причина? Что там могло случиться?

— Так уж и «случиться»! Ты им карточку когда выслал?

— Давно. Вместе с письмом. Где-то в половине мая.

— Точно. Семнадцатого. Мы вместе ходили на почту.

— Больше месяца.

— Быват. Почта, она, брат, когда как. Катерина вот тож обижалась. А опосля получила, и вот, гляди, порядок. — Он похлопал себя по оттопыренному письмом карману гимнастерки. — Погодь волноваться, не сегодня-завтра получишь. Старики, чай, не одни, братаны при них, сестры.

— Давно каникулы начались, — думая о своем, сказал Новиков и направился к умывальнику. — Лето у нас, ты представить не можешь, Ведерников, какое у нас лето на Урале!

Он долго с удовольствием плескался под умывальником, брызгая на себя пригоршнями теплую воду и шумно отфыркиваясь.

Ведерников стоял чуть поодаль, ждал, ощущая к Новикову непонятное чувство близости и жалея его. При всем том он жил письмом Катерины и порывался извлечь его из кармана, чтобы снова перечитать женины строчки, пробовал и не мог представить топающим на неуверенных ножках первенца Сашку, хоть ты что делай — не мог, захотел мысленно представить свою Катерину, но и это ему не давалось. Ладно, успеется, думал он, не понимая, почему на душе становится грустно.

— Какие приказания будут? — спросил, выждав, пока отделенный умоется и натянет на обожженные плечи рабочую гимнастерку.

— По распорядку дня, — поступил резкий ответ.

Но Ведерников не обиделся, понимал: с отделенным происходит неладное.

— Ты что, Лешк, растревожился? Ну, не поступило сегодня, так завтра, через три дня придет письмо, В первый раз, что ли? Почта, она, знаешь, как… Время-то какое….

— При чем тут письмо? — ответил нехотя Новиков. — В нем ли дело! Ладно, пошел я, скоро к старшему лейтенанту являться.

— Кино будет? — не зная, что сказать, спросил Ведерников.

Уже на ходу Новиков к нему обернулся.

— Сказано: по распорядку.

«…Смуток у меня на душе. Сижу одна в хате. Не дождалась вечера. Пойду, думаю, на заставу, думаю: кино посмотрю. По субботам завсегда. Аккурат тогда, помню, «Богдана Хмельницкого» крутили. Пришла засветло, тое-сёе поделала в прачечной, потом на кухню зашла, а в столовой хлопцы ужинают с Ивановым, с начальником, значится. Холостяковал он — жонка с сыном до своих поехали погостить… Ну, смотрю, ужин у них невеселый…

А кино вспоминать неохота… Сижу, как на горячей пательне, бо то кино рвется и рвется. И свет гаснет… И собаки брешут, как на луну в морозную ночь… А дальше, слышу, помаленьку уходят хлопцы. И я себе пошла додому. Какое там кино!..»

Задолго до начала сеанса старший лейтенант Иванов собрал младших командиров на инструктаж. Предзакатное солнце било в окно канцелярии, отраженный от стены медный свет падал на лицо сидевшего за столом Иванова, и потому оно казалось особенно неспокойным. Начальник заставы старался говорить ровным голосом, еще раз напоминая младшим командирам об обстановке и тыча указкой в висевшую на стене схему участка. Иногда указка проскальзывала мимо, к отворенному окну, уводя взоры сидящих в красноватую даль за рекой, к горящему золотом монастырскому куполу.

— …Что еще можно добавить к тому, что вы сами знаете, что слышали от начальника отряда сегодня? Счет пошел на часы. Я хочу, чтобы вы, мои главные помощники, уяснили это и довели до сведения личного состава. Смотрите, чтобы нас не застали врасплох. Службу нести как положено. Быть готовыми к отражению противника. — И словно бы ему не хватало воздуха, старший лейтенант высунулся в окно, перегнув под прямым углом недлинное свое туловище, перетянутое в плечах и по поясу новым желтым ремнем с портупеями, шумно вздохнул и возвратился в прежнее положение. — Если вопросов нет, — заключил он, разгладив морщины на лбу, — можно готовиться к боевому расчету.

Он решительно поднялся, но младшие командиры, будто придавленные только что услышанным, встали не сразу. Близилось то, решающее, к чему теоретически они были готовы, но о чем все-таки не имели ясного представления.

Новиков поднял руку:

— Разрешите вопрос?

— Вам что-нибудь непонятно, младший сержант?

— Мне все понятно, товарищ старший лейтенант. — Новиков на секунду запнулся.

— Так в чем дело? — Иванов переступил с ноги на ногу.

— Если остались считанные часы, тогда почему мы одни, товарищ старший лейтенант? Где поддержка, о которой сказал начальник отряда?.. Вы не думайте, я не за себя боюсь. Пожалуйста, не думайте так… Но люди спросят. Они слышали, что говорил майор Кузнецов сегодня днем…