Дмитрий Ерёмин - Глыбухинский леший

— Смотри, старый, не очень-то раздевайся! — строго прикрикнул Виктор, заметив, что дед проснулся. — Охлынет тебя, загнешься.

— Ништо!

Сквозь гул мотора внук не расслышал сказанное дедом, но понял, и еще строже велел:

— Это сейчас тебе кажется, что ничто. А как сляжешь один на один в Глыбухе, где и помочь будет некому, тогда небось будет очень уж что. Так что лучше давай оденься. Одень, говорю, сапоги да шапку!

Старик покорно сунул шапку на голову, натянул сапоги: и этак тоже неплохо. Можно и так, раз Витенька велит. И пусть. Главное — мы на воле. Эно какие предивные тут места. А скоро уж и Глыбуха.

— Небось ты думаешь, что Долбановы заждались тебя, все глаза проглядели, ждавши? — будто угадав мысли деда, насмешливо крикнул Виктор, не переставая, однако, внимательно приглядываться к реке. — Самый желанный гость! Только как бы они тебя от радости в речке не утопили. Оба — как псы. Что сам, что тетка Елена.

Дед сердито отмахнулся тонкой ладошкой:

— Типун тебе на язык! Сам, знать, такой, потому и других язвишь. Лучше вперед гляди, а то напорешься днищем на камень или корягу.

— Пешком дотопаем, если что. Отсюда до твоей деревни рукой подать!

И верно: еще поворот, за ним опять поворот, потом кремнистая крутизна. Даже на картах это красивое место отмечено ясным кружком. И название месту есть: Каменная осыпь. Однако людского селенья с таким названьем здесь нет и не было никогда. Зато под самой каменной кручей — омут, длинный песчано-каменный желоб, издавна известное семужье нерестилище. В таком знаменитом месте хочется задержаться, наладить спиннинг и подцепить на блесну заветную рыбину килограмма на три-четыре…

Парень невольно покосился на связку невзрачных дедовых удочек, под которые он еще с вечера тайком подложил на случай и свой хорошо отлаженный спиннинг. Но хитрый дед догадался. Сердито погрозив тоненьким желтым пальцем, он крикнул:

— И не моги!

Виктор смутился:

— Ну, хоть одну. Чем в деревне обедать будем? Был я там прошлым летом разок, надеялся порыбалить, тогда и на этих Долбановых нагляделся: не угостят, не жди. А в реке хвоста язиного не подцепишь, все дядя Яков там выцедил подчистую. А тут, глядишь, подцепил бы.

— Я тебе подцеплю! И подумать не смей. Раз есть на нее запрет, тут уж, парень, крепись. Давай, давай, не задерживайся.

— Ну, дело твое. Только учти: будешь там сам по себе только с тем, что из дома взял. Яков с Еленой костей обсосанных не дадут. И на ночь дверь запирай, — добавил он привычным шутливом тоном. — Как бы черт не влез сдуру, не придушил.

— Эко, ляпнул! — Онисим сплюнул в шипящую за бортом струю. — Какому лешему я там нужен? Там, окромя мышей, чай, и нет никого.

— Тот же «глыбухинский леший» тебя и придушит.

— Тьфу! — дед сердито взмахнул ладошкой. — Незнамо что говоришь, пакостишь языком, зря соседей моих чернишь…

— Конечно, — добавил старик минуту спустя, когда Виктор перед шиверой заглушил и поднял мотор, — Яков с Еленой не ангелы. А все же таки город рыбой кормят, снабжают? Не по своей корысти, а по общей надобности в Глыбухе живут.

Виктор насмешливо протянул:

— Эв-ва! Как есть ты божье дитя. По-своему, по-святому всех судишь. Это Яков-то город кормит? Да он, а особенно тетка Елена, без выгоды и не плюнут! Жадина! Жабья душа.

— Ох, Витька, зря людей обижаешь, — укорил Онисим, хотя и доволен был тем, что внук после шиверы не пустил мотор, дал минутку плыть в тишине. — Не вышла тебе рыбалка летошный год в Глыбеху, вот ты на Якова и валишь. А их, кабы плана не выполняли, разве держали бы пятый год? Поменяли бы кем ни кем. Либо куда на другую речку послали. Однако оба покамест там. Значит, стараются, выполняют.

— Они-то стараются, это верно, — крикнул внук, опять запуская мотор. — Да только для города ли? Щучий хвост — городу, бочку красной — себе!

— А ну тя! — Старик отвернулся. — Мелешь незнамо что.

Пока внук с подчеркнутым шиком описывал моторкой широкий полукруг на большом глыбухинском плесе, чтобы пристать к берегу точно в том месте, где в прежние годы причаливал свой самодельный челнок дед Онисим, старик жадно вглядывался слезящимися глазами в знакомые и в чем-то уже чужие приметы родной деревеньки.

Да-а… поубавилось изб и сараев. А те, что остались, сделались вроде бы ниже и неказистей. В совхозе разве дома такие? В два, а то и в три этажа. Эти же сгорбились, черненькие да смиренные, как старухи.

Зато вон Яков Долбанов во всю использовал пять рыбацких лет для своей усадьбы. Она и раньше была не плоха, а теперь уж совсем большущий домина. С новой пристройкой. Два крепких сарая. Добротная изгородь.

Видать, собрал, что можно, со всей деревни. Обстроился, поработал мужик. Поставил усадьбу на самом виду. За ней половину Глыбухи и не усмотришь.

Где, к примеру, моя изба? Ан, вот она, отжитуха. Сгорбилась горше всех. Скособочилась, потемнела от времени. И всегда-то была такая, да, видно, тогда по привычке не замечалось. Теперь — старуха старухой в черном вдовьем платке…

Моторка ткнулась в глинистый мягкий берег. Виктор выскочил, подтянул ее ближе к травке, чтобы не унесло бегучей струей, весело огляделся. Еще веселее сказал:

— Ну вот, дедуля, мы и на месте. Давай, выходи. Сейчас приведем жилуху твою в порядок, осмотримся. Потом, все же, уху тебе приготовлю. Неужто не наловлю? Хоть два-три хариуса… в крайнем случае хоть язи, а на удочку попадутся? Нельзя же совсем без рыбы.

Он помог старику выбраться из лодки на бережок, вернее — почти вынес его на руках и бережно, как ребенка, поставил на хорошо утоптанную тропу возле запасной лодки Долбановых.

— Шагай к избе потихоньку. Яков с теткой Еленой, видишь, и верно глаза на нас проглядели. Ждут.

— Ты, Витя, иди пока один, — попросил Онисим, испытывая сладостное чувство взволнованной умиленности оттого, что вот и опять он в родных местах, где прожил почти безвыездно столько лет. Здесь оженился, детей народил, внуков понянчил, Дарью свою схоронил, да и сам хотел бы здесь век свой кончить, на кладбище к Дарье лечь. — Я чуток у реки постою. Отдохну. Огляжусь маленько.

— Ну, ну, оглядись, — легко согласился Виктор. — А я поднимусь, огляжусь оттуда. Вещи пока оставим в моторке, разгрузим потом. Сначала надо избу осмотреть, прикинуть на месте.

Он достал из лодки пестерь Николки Долбанова и без усилий, размашисто зашагал по тропе на высокий берег, откуда за ними давно уже молча следили Яков с Еленой.

— Здорово! — весело крикнул им Виктор. — Принимай, дядя Яков, гостей!

Яков будто и не услышал приветственный выкрик парня.

— Дедуха наш по Глыбухе соскучился, — как бы не замечая открытой неприязни Долбановых, в том же веселом тоне добавил Виктор. — Вот привез его на недельку. А вместе с ним — и подарок от Николая.