Виктор Попов - Живая защита

Подбежала буфетчица. Из кармана белого, шуршащего крахмалом передника вынула обернутую в прозрачную бумагу синеголовую бутылку.

— Ага-а-а, — удовлетворенно крякнул Андрей Петрович. — Вот теперь выпьем.

Секунда — и со стеклянного горлышка слетела синяя кожура, еще секунда — и холостым выстрелом выскочила пробка.

— Выпьем, товарищ Барумов, за тех, которые уже первые. Ну… хотя бы за скоростников, коль уж ты никак не угомонишься.

— Зачем, Андрей Петрович? Я не в восторге от тех скоростников, которых видел. Кому пышки, а кому шишки.

— Ты напрасно так! Идея-то какова, сама идея…

— Давайте лучше выпьем за честность.

— Это за какую же честность? На работе, с женщинами или вообще?

Павел засмеялся.

— Вы странно говорите. Делите честность по видам общения людей. Может быть, скоро появится честность ведомственная?

— Философ…

— Андрей Петрович, если человек честный, то он везде такой. Вот за такую честность, а не за однобокую.

— Язык у тебя подвешен… Что ж, выпьем.

— Так нельзя, Андрей Петрович! Если ничто не изменится, то от слова «скоростники» люди будут шарахаться, верить перестанут.

— Ты рассуждаешь как почетный железнодорожник. Интересно, как будешь рассусоливать лет через пятнадцать, когда пыль в хвост набьется. Ну, выпьем!

Павел чувствовал: пьянеет, очень уж тянуло порассуждать.

Дементьев думал: обычно после таких собраний, в непринужденной обстановке, узнаются сокровенные дела: о перестановке в руководстве дорогой, об интересных министерских новостях. Вот когда нужен Соловов!

А Барумов каков?! Уже на паровозе смахал. И сразу засек. Знать, диспетчер попался неопытный. Или слишком уж обнаглел.

— Не маши деревянной саблей перед ветряной мельницей, — говорил Дементьев. — Со скоростниками дело решенное.

— Значит, молчать? Участвовать в этой бутафории? Фактически — вредить?

— Ну уж, вредить… Такими словами не надо бросаться. Просто, молодой человек, надо быть благоразумным.

Дементьев откинулся на спинку стула. Он будто лишь сейчас отдал себе отчет, что сидит с новым человеком. Отлегло…

— Начнешь критиковать, шуметь… Голос твой поддержки не получит. О скоростниках есть официальные одобрения. Как говорится, они получили общественное признание. Ты один будешь… не в ногу.

— Да неужели о недостатках сказать правду поздно?

— А какая сейчас от этого польза? Движение скоростников глохнет. Это видно по сегодняшнему докладу Соловова. Если бы ты предупредил в самом начале движения… ты был бы первым в критике недостатков. Вот тогда честь и хвала. А сейчас…

«Как разболтался! — подумал о себе Дементьев. — С каким-то новичком…»

— И вообще тебе житейский совет: если хочешь иметь собственный след, будь первым. Если, конечно, сможешь. А если нет, то зачем все это? Живи как живется. Заметь, в истории остаются только первые.

Дементьев булькнул бутылкой над одним стаканом, над другим, раздвинул их в разные стороны.

— Не каждому, Андрей Петрович, дано открытия делать. Или, скажем, вести за собой людей на какое-то новое дело.

— Согласен! — причмокнул губами Дементьев.

— Себя я хорошо определил: героя из меня не получится. Да и вообще, что такое герой? Случайность. Очень редко — закономерность.

— Ишь ты! Говори, говори. Поверь, мне интересно.

— Самое главное для меня — быть честным. В других ищу то же самое. А быть честным — значит в любых условиях делать все от тебя зависящее.

Дементьев улыбнулся.

— Ты мне начинаешь нравиться. Не согласен с тобой, во многом не так надо. Зеленовато еще рассуждаешь. Но… добьем?

— Конечно, добьем! — залихватски выкрикнул Павел и понял: перегнул.

Выходя из буфета, Павел увидел девушку. Что-то знакомое показалось в ее лице. Глаза? Широко расставленные, открытые, внимательные, цвета спелого каштана. Нет, пожалуй, темнее. Потому так кажется, что уж больно внимательные. Спешит на концерт. Обычная штука. В Кузнищах знают, что после собрания будет концерт. Не так уж часто устраивают, чтобы пропустить, вот и спешит.

Поздороваться или нет? С какой стати? Может быть, просто похожая на кого-то из сокурсниц. На кого?

Ха! Так это ж дочь Якова Сергеевича. Могла бы первой поклон отвесить, ничего бы не случилось. Прав Гришка, цену себе знает…

Старательно отмерил несколько шагов, приноровился поближе к перилам. Руки удержат, если ноги подведут. Опираясь на гладкую балюстраду, пошел к ожидавшему внизу Дементьеву.

С утра пошел дождь. Весной от такого дождя через час не осталось бы следа. Но сейчас чернозем скользкой липучкой обволакивал гусеницы, пластинами набивался между стальными поперечинами. Порою пласты срывались и черными ошметками летели через громоздкий прицеп.

Гришка высовывался из кабины и во все горло кричал:

— Девки! Я вас закидаю… Забегайте на мягкое сиденье, прощаться-целоваться!

За трактором — железный скелет треугольника, за треугольником тащились три лесопосадочные машины. Молодые женщины по две у каждого сошника сидели на пружинистых металлических кругах, будто подвешенные над пашней. Они по очереди наклонялись над сошниками, всовывая в раздвигаемую землю корни малюсеньких деревьев-сеянцев. Одна опустит и выпрямится, тогда наклоняется другая. И так по очереди, без перерыва, пока не кончится гон.

Им не до Гришкиного приглашения. В ушах — нескончаемый шорох раздвигаемой земли, легкое постукивание смазанных колес лесопосадочных машин, глаза только и следят, чтобы не промахнуться с расстоянием, с глубиной заделки сеянцев, чтобы вовремя схватить с верхней полки очередной пучок волосинок-корешков с гибкими стволиками.

Посмотреть со стороны — даже смешно. Шесть неповоротливых человек, укутанных в телогрейки, в толстые платки, в шаровары и кирзовые сапоги, кланяются и кланяются неизвестно кому, да так усердно, словно вымаливают прощение за грехи всего человечества.

Иногда Гришка прибавлял скорость, машины двигались быстрее, наклоняться приходилось чаще. Силы иссякали, спина каменела. Ни согнуться, ни выпрямиться.

— Тише, черномазый! — писклявым голосом кричала полнощекая девка.

— Гы-гы, — удовлетворенно скалился Гришка в ответ. — Кто смелая ко мне? Э-эх, утешу!

— Только подойди, утешим! Корешки спиной не щупал? А то попробуешь. Они как цыганские кнуты…

— Гы-гы… На какую нацелиться…

Завывал мотор, лязгали гусеницы, нескончаемой морской волной, не дошедшей до берега, шумела земля. Колеса постукивали мягко, маслянисто.

За лесопосадочными машинами, как торопливый грач, неотступно вышагивал Барумов. Между рядами редкого гребешка из только что высаженных сеянцев он успевал заметить не прикрытую землей корневую шейку, пригнутый вплотную к земле стволик. Догонял сеяльщиц и кричал: