Виктор Попов - Живая защита

У Гришки беспокойство исчезло. Он думал: уедет из этих Кузнищ, и жизнь потечет по-новому. Галку жаль. Найдет ли такую в Баскунчаке? Он будет писать. Но письмами ее саму не заменишь. Какая светлая она была в последний раз. Каждый блондинистый волосок тянулся к Гришке. Как она обняла на прощанье, видно, сердце чувствовало. Чего особенного: мягкие руки схлестнулись вокруг шеи. А сердце екнуло, будто провалилось в пропасть.

И чего думал об Аленке, когда на свете есть Галка? Пройдет немного времени, институт окончит, и Аленка станет еще строже, злее. С таким характером девок замуж не берут, так и остаются сухими девами, синими чулками. То ли дело Галка? Добрая, словно весь мир для нее покрыт не каменными дорогами, а лебяжьим пухом в тонких наволочках. С ее характером да мужа бы подходящего. Попадется крутолобый дурак, станет веревки вить из нее. Жаль Галку. Надо бы расстаться по-человечески. Чтобы не высматривала Гришку в вечернее оконце девишника, чтобы не думала о нем как о дезертире. Уехал, дескать, струсил в глаза посмотреть. Не заслужила она такую обиду.

Гришка вышел из вокзала и направился в девишник. Встречались прохожие. Не догадывались люди, что он идет по Кузнищам в последний раз. А ему интересно было смотреть в кузнищевские лица. Мало прожил, а привык встречать их. Вот старичок с кожаной сумочкой. Он всегда ходит в магазин за молоком. В сумочке зеленый чайничек.

Галка ждала. Сколько раз приходил в неожиданное время и всегда убеждался: ждала! По глазам видно. Темно-серые, чистые, они заблестели от одного появления Гришки. Губы зашевелились, готовые к радостной улыбке. Но кто-то предупредительно-серьезный сковал эту улыбку, и Галка превратилась в маленькую девочку, которой запретили вмешиваться в беседу взрослых со своей необычайной радостью из-за новой игрушки.

Потянулся к Галке, попытался обнять. Но она шагнула назад, отвела его руки. «Ишь ты, забыла, что ль, что было?» Обидится, поэтому промолчал. «Сказать сейчас или перед уходом отсюда?» Непростое дело, оказывается, извещать об отъезде. Уловила что-то, заглядывает в глаза. Пусть заглядывает, думает, так просто раскусить его мысли?

— В кинишко сходить, что ль, — небрежно предложил он.

Присмотрелась к нему, посерьезнела, даже глаза потухли. Стала одеваться.

— Пойдем.

Времени до отхода поезда хоть отгребай, можно три раза подряд в кино побывать. Шли, не притрагиваясь друг к другу. Не поссорились, а порядка нет.

Публики в фойе было мало, почти все зрители вошли в зал. И надо же столкнуться рылом в рыло с бывшим-уплывшим начальником Барумовым. Будто в пустом океане места мало кораблям. С Ленухой пришел. Пожалуйста! Гришке теперь все равно, хоть с принцессой или крокодилом.

— Желаю здравствовать, — издевательски вежливо поклонился Гришка. Чтобы поддеть, показать полную независимость, добавил: — И прощайте.

— Здравствуйте, — сухо ответил Барумов.

— Подожди. — Галка схватила Гришкину руку, подвела к окну. — Сдай билеты!

— Да ты что? Такое кинишко! Стреляют, машина за машиной, знаешь…

— Я не пойду в кино. Не пойду. Не пойду, — зачастила Галка со слезами в горле. — Почему сказал «прощайте»? Никуда не пойду. Отведи домой. А хочешь… куда хочешь. Не пойду! Никуда не хочу…

Она бросила Гришкину руку и почти побежала из фойе. Ринулся, догнал на ступеньках. Сделал вид, что обиделся как никогда. У нее на глазах порвал билеты на мелкие кусочки, порвал и бросил ей под ноги. Не заметила, ни во что не посчитала. Ну и он тоже может! Надо бы под руку взять, а он не возьмет! Надо бы сказать что-то, а он не скажет!

Таким манером и притопали в девишник. Захлопотала, засуетилась. Видно ведь, распирает от сплошных вопросов по поводу «прощайте», а не спрашивает, копит обиду и еще сильнее обижается.

Поставила на стол круглый, залитый шоколадом торт, две чайные чашки с коричневыми ободками, положила детские вилочки со скользкими ручками, сделанными из чего-то коричневого. И такие же ножички. «Как на практике», — подумал Гришка. Она рассказывала в прошлый раз, что их уже учат сервировке стола. Чтобы все было в одном тоне, чтобы со вкусом, а не просто как выйдет.

— Сама готовила? — указал Гришка на торт.

— Сама. Пятерку за него получила. В награду мне отдали.

Говорила тихо, будто он и в самом деле сотворил непривычную обиду.

— Девочки не скоро прикатят?

— Только ушли. Они во второй смене.

Гришка подошел к двери, щелкнул спуском на английском замке. Галка словно ничего не заметила. Подогрела на электрической плитке чайник, налила в чашечки с коричневым ободком.

И не думал, не гадал, но получилось так, что сам себе удивился. Положил руку на ее запястье, наклонился, поцеловал худенькие, пахнущие ванилью пальцы. Галка замерла. О чем думала? Что поразило в необычном для Гришки поступке? Смотрела, смотрела да и пустила по щекам слезы. Совсем ни к чему.

Отодвинул чашечку от края стола, поднялся. И только стиснутая сильными руками, обсыпанная необычайно щедрыми и искренними поцелуями, она перестала реветь. Но не коснулась ни единым вопросом его случайного «прощайте».

Он поднял ее на руки, пронес по комнате. Изменилось Галкино лицо, будто все поняла и теперь хочет наглядеться на него на всю жизнь. Опустил на кровать, волнуясь, коснулся пуговиц на кофточке…

Под одеялом Галка тесно прильнула к нему. Он чувствовал холодные пальцы ее ног, коленки, краешек розового уха.

— Как хорошо, — с закрытыми глазами прошептала Галка.

— Ты что-нибудь видишь? — шепотом спросил он.

Галка засмеялась тихо, счастливо.

Потом плакала, а Гришка утешал. Чувствовал он себя отъявленным подлецом. Уедет ведь, билет в кармане, а утешает. Да еще и помалкивает об отъезде. Как утешишь, если надо успокаивать не словами. Потянулся к спинка стула, достал из пиджака билет. Помял, выпрямляя сгибы, протянул:

— Прочитай.

Вынула из-под одеяла голую руку. Тупо смотрела на единственные слова «Кузнищи» и «Баскунчак». Смотрела и смотрела, будто в названиях станций проглядывался новый, неизвестный раньше смысл.

— Едем вместе, — для утешения предложил Гришка. «Вот согласится, ехать тогда или нет?»

— Если б хотел вместе, купил бы два билета.

Это не Галка, а сплошное удивление. Только что на лице было половодье, а сейчас глаза сухие и голос такой, будто полком командует. Сбросила одеяло, встала с постели, не стесняясь наготы.

Гришка понял: он больше для нее не существовал. Кого же стесняться?

Оделась, молча села за стол, охватила голову руками.

«Почему бы в самом деле не уехать вместе, — задумался Гришка. — Школу кулинарную кончает, специальность имеет. Да и он сам не ребенок. Где угодно вдвоем можно прожить, не только в Баскунчаке. Лучше ее все равно не отыщешь».