Виктор Попов - Живая защита

— Сейчас мы должны одобрить движение скоростников. Мы признаем прогрессивное значение этого движения для живой защиты. Мы обязаны наметить свои мероприятия по дальнейшему расширению этой ценной инициативы на дороге. Об этом и надо говорить. С кого начнем? Ну, хотя бы с товарища Тамочкина.

Прилизывая ладошкой плоские извилистые пряди на лысине, Тамочкин встал, откашлялся.

— Движение скоростников является самым новым, самым ценным в борьбе за досрочное выполнение повышенных обязательств. Я и весь коллектив участка горячо одобряем инициативу машинистов и обязуемся сделать все от нас зависящее для успешного развития важнейшего дела. У меня все.

— Гм-м-м… вс-с-се… — Дементьев мягко постучал пальцами по столу. — Что конкретно вы сделаете на своем участке?

— Мы, товарищ начальник, посадили новые полосы в тех местах, особенно на подъемах, где дуют сильные ветры. Они же, эти ветры, знаете как сбивают скорость у поездов?

— Знаю. Продолжайте.

— Добьемся, чтобы эти полосы быстрее выросли. Чтоб мы ввели их в эксплуатацию не через пять лет после посадки, как делаем обычно, а хотя бы через четыре.

— Товарищ Тамочкин, мы и без движения скоростников обязаны ограждать путь. А вот сейчас, в данной ситуации, что вы намечаете сделать?

— Мы, товарищ начальник, не занимались еще данным вопросом. Но… — взглянув на Дементьева, уловил недовольство в хмуро сдвинутых бровях. И бойко, четко, с решительным видом Тамочкин заявил: — Мы, товарищ начальник, заново пересмотрим весь профиль пути и составим новый план, повышенный, на следующий год, план посадки ветрозащитных полос. Мы учтем заявки машинистов-скоростников, мы сделаем для них зеленый коридор!

— Правильно. Это уже серьезный разговор. Что скажет товарищ Тузенков?

В углу зашевелились, давая простор Тузенкову.

— Я, товарищ начальник, одобряю движение. Дело это, как видно из вашего глубокого по своему содержанию доклада, важное и нужное. Считаю приемлемыми для своего участка те мероприятия, что намечены товарищем Тамочкиным.

— Ну что ж, для начала вашей работы в дистанции это неплохо. Вы правильно уловили требование дня. Поддерживать прогрессивное — наша общая задача. Теперь очередь за товарищем Барумовым.

Павел встал. Он смотрел на Дементьева, тот ждал сообщения.

— Ваше мнение по поставленному вопросу?

— Какое же мнение, Андрей Петрович? Я не знаю, что такое — скоростники. Да и свои обязанности за эти дни уяснить еще не успел. Извините, но из вашего доклада и из выступлений я не увидел тесной связи этих… скоростников и живой защиты. Мне показалось, что и это собрание… так сказать, формальность. Извините, но так мне показалось… Может быть, потому, что я не вошел еще в курс дела…

Дементьев покраснел. «Напрасно затронул его… Он же прав». Но и отступать на глазах свидетелей не мог. — Вы считаете себя умнее всс-сех?

— Зачем так, Андрей Петрович? Вы спрашиваете мое мнение. Мое… А уж какое оно, умное или не совсем… Пока что я не знаю предмета разговора.

— А поддержать коллектив можете?

Павлу стало обидно оправдываться. В чем виноват-то?

— Я все сказал, Андрей Петрович.

Дементьев нахмурился. При всем честном народе этот… выкаблучивает. Как видно, характерец.

— Когда приедет большое начальство, на совещание позову обязательно. Узнаете, как ставится вопрос. — Дементьев не скрывал раздражения. — Следующим доложит мой замес-с-ститель товарищ Зимарин…

— У меня болит голова, — с места, не вставая, сказал Зимарин. Глаза его смотрели исподлобья. Глаза обиженного и чем-то недовольного человека. — Если можно, избавьте меня.

— Больные должны лежать в постели, — наклонив голову, будто рассматривая красный сатин, заметил Дементьев. — Обойдемся… Предоставляю слово товарищу…

Из красного уголка после совещания выходили медленно. На ступеньках Барумов поймал за рукав Тузенкова.

— Ты чего же не заходишь? Приехал небось вчера еще на это совещание.

Тузенков обрадованно сжал руку товарища.

— Да нет, сегодня утром, с пригородным. Тебе повезло, рабочее место в самих Кузнищах, а меня загнали черт те куда.

— Сам виноват, пораньше прискакал из отпуска, лучший кусок отхватил.

— Да так уж получилось…

Тузенкову было неловко от разговора о его раннем приезде в Кузнищи. Сделал вид, что пропустил слова Барумова без внимания, и неожиданно засмеялся:

— Видел, как Тамочкин извивался, когда Дементьев прижал с отчетом? О-от артист.

— Ты тоже хорош, — Барумов издевательски усмехнулся. — Я, товарищ начальник, одобряю движение… Увидел глубокое содержание вашего доклада… Тьфу! Знаешь ли ты, о чем шел разговор? Не знаешь! Нас с тобой не учили, не знакомили даже с железнодорожными делами. Так зачем кривить душой?

— О-о-о, куда загнул. Люди не дурнее нас с тобой. Ты-то чего выпендривался? Чтоб заметили тебя? Мне мораль читаешь, а сам…

Тузенков запахнул клетчатую полу осеннего пальто, пробежал пальцами по пуговицам. Застегнувшись, даже не взглянул на Павла.

— Думал, по душам поговорим с тобой о работе. А ты… Бывай здоров. Некогда мне.

Поезд от Кузнищ до Сватовки, где размещалась конторка участка Тузенкова, ползет больше часа. Времени не так уж много, но чего не передумаешь.

Неприятно было вспоминать встречу с Барумовым. Земляки, на одной улице в Петровском жили, учились вместе. Хотя не стали друзьями, но все же близкие. За месячный отпуск ни разу не виделись, так что было о чем поговорить. Если б не занозистость Барумова… Не хотелось вспоминать, а все одно из головы не выходил его упрек. Какие у него заслуги, чтобы задирать нос? И все же…

В институте активным общественником был, стипендиатом. В президиумах рядом с профессором сажали. Но ведь то — институт! Кому какое дело здесь, в живой защите, что было у него в институте? Главное, чтобы работал как вол. Главное — авторитет у начальства. Но все же… При чем начальство? Главное — работа. Но зачем Барумов так резко в первый же день… Убеждения? Но разве свои взгляды есть только у него?

Странно получается. Умный человек, а понять не хочет, что татарник, каким бы колючим ни был, все равно коса срежет. Жизнь, как видно, еще научит.

Мысль застопорилась. Всплыл вопрос: надо ли было ему, Тузенкову, на совещании так отвечать Дементьеву? Не лучше ли отмахнуться ото всего, как Барумов?

Нет! Еще этого не хватало… А вообще, к примеру, на совещании было кое-что любопытное. Позади Тузенкова кто-то шушукался, когда Барумов отвечал на вопрос начальника. Одобряли. Пусть исподтишка, пусть не осмелились подняться, но ведь — одобряли! Вот чертовщина какая.

Жизнь фактически начинается заново. Что Барумов, что он, Тузенков, будто выброшены на голое поле. Начинать хочется хорошо, чтобы душе жилось вольно. Но как это сделать, чтобы хорошо?