Виктор Попов - Один выстрел во время войны

Дед Павел Платоныч выволок из-за спины рамку с остатком ноздреватого меда. Она словно была привязана у него сзади, и начал вертеть ею перед носом Рыжего.

— Что это такое, господи?! Что ж это такое? — шептала растерявшаяся мать.

— Ох, Дарья, придется тебе хлебнуть горюшка из-за такого сыночка. Вишь, Дарья, финтит как?

Дед Павел Платоныч и мать повели Рыжего в сельсовет. Шел он и удивлялся: в такую рань что делать в сельсовете?.. Было по-утреннему зябко. С отдельных дворов еще доносилось цвиканье молочных струй в подойники. Ни на одной улице еще не слышалось шума уходящего на луг стада.

— Зачем улей рушить? Рамки… Пришли бы, попросили… Да что я, иль супостат? Ешьте, сказал бы…

«Неужели так можно?» — с недоверием посмотрел Рыжий на деда Павла Платоныча.

Весной, перед окончанием учебного года, дед был в школе — его приглашали как участника гражданской войны. Он сидел за столом, накрытым красным сатином. Директор школы Василий Николаевич рассказывал о событиях гражданской войны в Воронежском крае, а дед Павел Платоныч то и дело вставлял свои слова и тряс бороденкой из слипшихся тонких седых косм.

— У-ух и командир!.. Бывало, заорет: шашки наголо! И глазами каждого из нас так и свербыть, — путал он значение слов и мешал русское произношение с украинским.

Василий Николаевич говорил и говорил, дед Павел Платоныч все качал головой, то и дело повторяя.

— Было все, было… А снаряд… Уу-ух!.. И землей нас, комками с такой пылюгой… Не проглянешь! И опять: у-ух!..

Павла Платоныча благодарили за интересный рассказ, Василий Николаевич жал ему руку, потом целую неделю дед ходил по селу с видом героя и без очереди получал в сельмаге соль, керосин и даже подсолнечное масло.

А в сельсовете, оказывается, уже были люди. Многих поднял на ноги сельский герой гражданской войны. Первым встретился председатель сельсовета Рыбин, чернявый тщедушный человек, сложенный будто из одних болячек. Он долго кашлял в сжатый кулак, наконец произнес:

— Явился, не запылился?

В его кабинете уже сидели Митька Даргин и Кучеряш. Они о чем-то шептались и хотели, чтобы Рыжий тоже был в курсе дела. Раздвинулись, освобождая место для него. Петр направился к ним, но тут заорал председатель Рыбин, заорал так, что Рыжий и не думал, что у него такой голосище:

— В угол! Каждому — в угол! Отдельно чтоб! Ишь, начали сговариваться…

Митька Даргин встал, освобождая угол для Кучеряша.

— Товарищ председатель, слово можно? — мялся Даргин перед столом Рыбина.

— Ну, чего ты?

— Живот заболел.

— От меда понесло? Иль со страха? Жидкий на расправу. Иди… Недолго чтоб.

Хорош все-таки этот Митька. Не улыбнется, не ссутулится, все у него как надо. Чуть-чуть склонив голову, он сказал «спасибо» и пошел во двор.

Выдержки хватило ненадолго. Вскоре он резво промелькнул мимо окон на улицу, к сельмагу, оттуда полоснул к деревянному амбару, у которого поздним вечером разгружали повозки, потом его желтая рубаха перемахнула через плетень ближнего огорода и скрылась. От неожиданности Рыбин только и мог что открыть рот.

— Вот так верить людям… Никуда не денется, милиция отыщет.

— В милицию надо! Полагается в милицию! — остро воспрянул дед Павел Платоныч, грозя сухим пальцем в окно.

— Господи! Да зачем же так-то… — взмолилась мать Рыжего. — Неужели полюбовно нельзя? Поговорить надо, уладим полюбовно.

Рыбин усадил ее рядом с собою и заставил крутить ручку черного настольного телефона. У Рыбина не в порядке с суставами, поэтому телефон всегда накручивали посторонние. Дарья повернула ручку раз-другой, и вдруг Рыбин приказал:

— Стой, Дарья! Алло, девушка! Алло, слышишь, девушка, милицию дай…

— Не-ет! — бросилась Дарья на телефонный аппарат. Она вырвала у Рыбина трубку, легла грудью на стол, подмяв под себя и трубку и весь кургузый телефон со встопоренными для трубки рогами. — Чтоб я на свово сына погибель вызывала… Не-ет!.. — дикими глазами смотрела она то на Рыбина, то на деда Павла Платоныча.

— Не надо так убиваться, Дарьюшка, — словно запел, растягивая слова, дед Павел Платоныч. — Она, милиция то есть, разберется во всем, глядишь, малый твой, малец то есть, окажется невиноватым. Вот и все. Кто виноватый, он уже показал себя, убег… Не убивайся, Дарьюшка.

Рыбин озадаченно смотрел на Дарью. Достал синий кисет с махориками на концах завязки, высыпал в ладонь мелко нарубленный табак и стал поддевать его, как растянутым черпаком, заранее приготовленной газетной полоской.

— Ну, ты сильна-а, Дарья…

Он все чаще взглядывал то на Рыжего, то на Кучеряша.

— Вот что, орлы, идите-ка в коридор. Поостыньте, а мы тут разберемся, что к чему.

— Да ты что?! Видал, как стреканул один-та-а… — зажал дрожащую бороденку в сухой кулачок дед Павел Платоныч.

— Я отвечу, если убегут, — отмахнулся Рыбин. Он тряхнул спичечной коробкой, убедился, что спички есть, прикурил.

У сельсовета вновь показалась желтая рубаха Митьки Даргина. Он шел вместе с учителем военного дела Федором Васильевичем Уласовым. На фронте осколком разворотило челюсть военрука и контузило его. Огромный темно-фиолетовый рубец тянулся от уха ко рту. Иные слова он не выговаривал, получалось рычание.

— …ы-ыр-р-на-а! — то и дело раздавалось во дворе школы на уроке военного дела. Все знали: военрук скомандовал «смирно».

По-военному четко он прошагал по председательскому кабинету.

— Товарищ Ы-ыбин! — Встретив озабоченный взгляд председателя Рыбина, смягчился, испытал укор. — Матвей Михайлович, отпустите ребятишек… Дичают они без отцов…

— А то как же! Ежели воровать, то не дичают!.. — возвысился тонкий голос деда Павла Платоныча.

— Я с вами не разговариваю! — по-командирски насел военрук густым басом на вопли деда.

Павел Платоныч втянул головенку в плечи, затих. А Рыжий тут же вспомнил: «Шашки наголо!» Вспомнил почтение деда перед своим давним командиром. Сейчас в кабинете председателя сельсовета он ощутил прежнюю командирскую власть.

— Матвей Михайлович, давайте поговорим с глазу на глаз. Выгоните этих… и поговорим.

— В милицию надо… Кража все-таки… Я обязан по требованию гражданина Павла Платоныча…

— Разберемся! Даю слово, Матвей Михайлович. Все уладим без милиции. Возместят все Павлу Платонычу, и уладим…

Дарья засуетилась, забегала по кабинету. Радость, что, оказывается, можно обойтись без милиции, и обостренное опасение за сына — все жило на ее взволнованном лице.

— Ой, батюшки светы!.. Дедушка Павел Платоныч, кормилец ты наш!.. Прогреется твое сердечко, как сговоримся-то…

— Водяного тебе рогатого, чтоб я сговорился!

— Хватит орать!.. Надо парней большим делом занять. Чтоб ни минуты свободной.