Вячеслав Пальман - Девять хат окнами на Глазомойку

…После того как в застолье помянули Петровну и немного закусили, Михаил Иларионович спросил сына:

— Чего один приехал? Что Марина?

— В Москву по своим делам укатила. Ну и за продуктами тоже. В наших магазинах мало чего купишь. Учреждения под разными предлогами достают автобус и привозят на весь коллектив.

— И часто так?

— Раз-другой в месяц. Время подоспело, а без нее не получается, она главный закоперщик. Вашу телеграмму и ее записку с приказом ехать я нашел на столе. И сразу сюда. Увы, слишком поздно.

Веня покрутил в пальцах рюмку, лицо его опечалилось.

— Как же так получается теперь, что все — скоропостижно? Я ведь думал, до ста лет жить ей в благодатных Лужках. Ах, бабуля, бабуля… Ну, царствие…

И выпил вторую. Никого не дожидаясь. Старикам почудилось, что загрустил он на этот раз не только о бабушке. Всё скоропостижно. Век такой. Трусцой от кончины. И бегом — к этой самой…

Спать он ложился в отцовской комнате. Тотчас, как легли, расслабились, он повернулся к отцу, локоть в подушку, и спросил:

— Трудно тебе, папа, работается?

— Да уж не больно легко.

— Я езжу по области и вижу, как глохнут деревни. Вот и наши Лужки тоже пустеют. Нет бабушки. Соседи многие — погодки ей. А кто их сменит? Ну, бабушка, как говорится, прожила много и хорошо. А дальше?.. Один Митя Зайцев — мой кореш. Кому-то все равно надо землю обрабатывать. Кому, папа? Ты думаешь об этом? Или нет?

— А ты, сынок?

— Любовь, папа. И все сильней. Где Марина, там и я. В одной связке!

— Это хорошо. Счастье нашел. Я тебя не попрекаю. Уехал — ну и быть по тому.

— А у меня на душе неспокойно, если честно.

— Пройдет, — сказал отец как-то жестковато.

Они помолчали, потом Веня сказал:

— В нашем тресте таких, как я, бывших колхозников, семь из десяти, если не больше. На заводах тоже. Хорошо работают, закваска отличная, и все тянутся к земле. Не-ет, не в колхоз, папа. В садово-огородные кооперативы, есть такие. По пять, что ли, соток. Там и тешат душу: грядки с земляникой, морковка, редиска, картошка. С землей ласково обращаются, поверь мне. Как тут с личными огородами.

— У тебя с Мариной тоже пять соток?

— Нет. У меня не сотки на уме, а сотни.

— А у Марины?

— Подожди, не гони, папа. Она все понимает, но город засасывает, куча дел, сегодня, завтра. И вообще, как подумаешь…

Савин-старший вздохнул:

— Удивительное дело! Земля вскормила человечество, теперь люди отворачиваются от своей кормилицы. В игры с сотками играют. А у нас в районе сотни гектаров лесом зарастают. Парадокс! Я до сих пор за Лужки боюсь. Отстояли мы их. С трудом. Но вдруг Митя уедет? Или что с ним случится? Все на нем одном держится. И все тогда пойдет прахом! Вот ведь до чего дожили — пахать и хлеб сеять некому!

Веня приподнялся, сел, опершись руками на железку кровати, отчего плечи поднялись, фигура поникла. Очень виноватый вид. Отец понимал, что у него на уме, но укорять больше не стал. У каждого свой путь в жизни. Живи, где по душе. Чтобы как-то переменить ход мысли, он сказал просто и светло:

— Нынче ждем хорошего урожая. Поля просто чудесные. В Кудрине строим новые дома, принимаем на работу сторонних, пока без особенного отбора, но предпочтение семейным. Даем телок, поросят, чтобы обзаводились хозяйством, нарезаем огороды и все такое. Я присматриваюсь, отыскиваю среди новоселов настоящих крестьян. Таких — в звенья, по Митиному манеру. Ведь он уже три года так-то.

— Читал я про звенья, — отозвался Веня. — Злобин на строительстве. Первицкий на Кубани. Чистяковы в Калининской области. Ну, еще кое-где. Погоды они не сделают.

— Дорого начать. Эта форма хозяйствования, на мой взгляд, самая-самая… Вот вам, други, земля, вот машины и все прочее, вот план по урожайности. Чем больше получите, тем больше почет и оплата. И — полнейшая самостоятельность. Никаких указаний, никакой суеты. Только агрономический надзор, чтобы пашня не скудела, а прирастала богатством.

— Митя доволен? — Веня спросил как-то уж очень спокойно.

— Кажется, да. Он особенно не любит суеты, приказов. Тут ему ничего не грозит, я редко вмешиваюсь. Помощники у него хоть и не больно сильные, но с душой. Васю на машинах учит, успешно, похоже. Но за Митю я боюсь, может уехать. У нас невест нету. Сколько же останется холостяковать?..

— Значит, Митя — хозяин на Лужках? — Это почему-то особенно заинтересовало Савина-младшего. Новое для него.

— Хозяин. Это точно.

И умолк, почувствовав, что разбередил сыновью душу. Взбил подушку, повернулся поудобнее, сказал:

— Давай поспим, сынок. Уже второй час. Гаси свет. И доброй ночи!

Они лежали в темноте с открытыми глазами. Старый Савин — по привычке, бессонница уже тогда мучила его. А Веня, потомок бесчисленных поколений крестьян, мучился, переживал и смерть бабушки, и трудности отца, которого, как он трезво рассудил, покинул в самую нелегкую пору, оставив без поддержки. И сон к нему тоже не шел. Отец тут крутится как белка в колесе, а он, умелый мастер — в сторонке.

Кажется, впервые с тех пор, как уехал и остался с Мариной в городе, Веня Савин критически и безжалостно глянул на себя со стороны. Как легко и просто бросил он землю, оставил родителей и всех предков своих! Переложил без раздумий на старые отцовские плечи то самое, что должен был делать вместе с ним. Улетел из отцовского гнезда совершенно спокойно, и совесть до сих пор не грызла его, как не беспокоит она, наверное, тысячи таких же молодых, покинувших деревню. Почему это происходит? Где причина? Он вспорхнул и уехал, а его неграмотная бабушка, ради памяти которой он приехал в Лужки, до последнего своего часа так и работала на огороде, заботясь о пище для людей. И для него, городского своего внука, — тоже. Нет, дело не в Марине. Он и до любви своей был готов покинуть родную сторону. Марина лишь ускорила… Что же теперь делать? Переиграть, как у них выражаются? Но для этого ему придется убедить милую женушку. Поменяет ли она привычный шумный город на кроткую их деревню?.. Легко ли и ему?..

Наутро, когда Веня еще спал, Михаил Иларионович уехал в Кудрино и пробыл там до позднего вечера. Веня проснулся поздно, сходил к старикам соседям, потом пошел на картофельное поле и немного поработал по старой памяти с Митей. А когда в Лужки вернулся отец, они еще раз сходили к бабушкиной могиле, вспомнили всех Савиных, что лежали под березами. И до самого темна выхаживали по высокому берегу Глазомойки, любуясь чистым лугом, над которым то и дело пролетали перед сном пестрые чибисы, спрашивая отца и сына — чьи они?..

На другой день, побывав в Кудрине, Вениамин заторопился. Марина, конечно, уже вернулась из поездки и ждет его. Да и он соскучился.

Все другое в мире как-то отступило перед женой и уже не казалось таким важным, как после ночного разговора с отцом.