Владимир Степаненко - Майские ласточки

А по рассказам корреспондента, существовала рядом другая жизнь, где не произносили слово «план». В барах веселые парни лениво потягивали пиво и шелушили красных раков. Корреспондент обещал поводить по Москве и познакомить с лучшими ресторанами. Далекий город начал грезиться буровому мастеру.

— Николай Евдокимович, отдача пять, — сказала, входя в балок, коллектор Зина, двадцатидвухлетняя девушка со светлыми кудряшками. По ее круглым щекам стекали капли дождя, и темные родинки на ее лице напоминали подгоревший изюм в пироге. — Чем так вкусно пахнет? — и аппетитно вдохнула своим острым носиком.

— Черный кофе сварил.

— Черный кофе? — всплеснула руками Зина, и ее маленькие глазки лучисто заблестели. — Кофе — прелесть!

— «Арабика».

— «Арабика» — чудесно! — Зина наклонилась над маленькой чашечкой и свернутой ладошкой принялась нагонять на себя вьющийся парок. — «Арабика»! — наконец сделала маленький глоток и зачмокала пухлыми губами от удовольствия.

Буровой мастер не отрывал глаз от девушки. Сколько раз он в течение дня сталкивался с ней на буровой, видел около желобов с промывочной жидкостью или рядом с мельницей, перемазанной глиной, в высоких резиновых броднях. Представил ее в красивом платье и лакированных туфлях на высоких каблуках. Ему захотелось обхватить ее сильными руками, закружиться в танце. В ушах слышалась веселая музыка джаза.

— Зина, можешь каждый день приходить ко мне пить кофе!

Ему надо было улетать на отдых с буровой, но он остался…

Зина оказалась хорошей хозяйкой. Рубашки Чеботарева всегда были перестиранными и отглаженными, а носки перештопанными.

Вскоре буровой мастер почувствовал и другую силу коллекторши. У Зины оказался хороший почерк, и она охотно начала помогать составлять недельные отчеты, писала заявки на инструменты и материалы. Девушка умела хорошо рассказывать. Сочиняла ли она разные истории или пересказывала содержание прочитанных книг, он не знал, но снова и снова возвращался к мысли, что должен побывать в Москве, походить по шумным улицам, залитым разноцветными неоновыми огнями.

Зина пересыпала свою речь незнакомыми словами. Половину их он не понимал, но слушал, как зачарованный.

«Тугрики есть — жизнь крутится!» — убежденно говорила девушка, и ее черные глаза загадочно блестели, и тогда она напоминала того корреспондента.

Чеботарев целый месяц не прилетал в поселок. Встревоженная жена прислала письма на буровую.

Чеботарев собрался лететь в поселок, но Зина затеяла варить варенье, уговорила его остаться. И он остался.

…Обычно Зина приходила в балок рано утром, до начала радиосвязи. Садилась рядом с мастером и начинала диктовать диспетчеру. Заказывала продукты для столовой, рабочим спецовки и резиновые бродни. Сообщала замеры труб.

Однажды в балке перегорела электрическая лампочка. Чеботарев принялся искать запасную, лазил по шкафчикам, но все безрезультатно. Он не видел, как со своего места поднялась девушка, и в темноте они столкнулись. Зина засмеялась и, чуть картавя, сказала:

— Медведь, чуть ноги не отдавил. Лампочки лежат в коробке под койкой. Забыл?

— «Медведь»! — он хотел обидеться, поставить Зину на свое место, но она уже крепко к нему прижималась и, мило картавя, спрашивала:

— Скажи, я нравлюсь тебе? Скажи!

Он без труда нашел ее горячие губы.

Когда Чеботарев ввернул лампочку, Зина старательно расческой поправила светлые кудряшки, прикладывая переменно ладошки к щекам, как будто хотела их остудить.

— Правда, я растрепанная?

— Я люблю растрепанных, — сказал он, заключая ее опять в объятия, и невольно представил жену. Она встречала его в мятом халате, волосы в беспорядке.

— А я убираюсь! — неизменно говорила она одну и ту же фразу при каждом его прилете.

Зина совсем другая. Аккуратистка, всегда по моде одета. К тому же оказалась настоящей мастерицей на все руки. Распустила шерстяные кофты и связала ему красный свитер. Ей нравилось перечитывать собранные Чеботаревым вырезки о нем из газет и журналов. Смотрела на него широко открытыми глазами, говорила:

— А ты скромный, Чеботарев. Ничего мне не говоришь о себе. Смотри, сколько о тебе написано. Оказывается, ты поймал утерянную шарошку? А я и не знала. Почему Володька Морозов себе это приписывает? Хвалится?

— Трепаться все мастера. А Морозов первый!

— Может быть, и трепач, но он деловой парень, — сказала она. — Учится в институте на заочном.

— Разве я не говорил? — Чеботарев беспечно вскинул вверх густые брови. — Я тоже послал документы на заочное отделение. Надо заниматься, готовиться к экзаменам, а я вот все тяну.

Зина откинулась на спинку стула. В упор посмотрела на бурового мастера, потом сорвалась с места и поцеловала в губы.

— Я верю в тебя, Чеботарев. Верю! Но смотри, не закисни на буровой. Ты настоящий мастер. Должен быть героем. Героем Социалистического Труда!

Как-то в балок вошел буровик Владимир Морозов. Человек малоразговорчивый. Он обошел вокруг мастера и заглянул во второе отделение. Заметив сидящую на койке Зину, тихо сказал:

— Зина, у нас будет мужской разговор. Выйди погулять!

— Зина останется, — резко оборвал Чеботарев. По квадратным скулам заходили желваки. — Морозов, пока я хозяин на буровой. От Зины у меня секретов нет. С чем пришел?

— С «хозяином» я разговаривать не буду, — буровик резко развернулся и вышел из балка, громко хлопнув дверью.

Кровь прилила к лицу Чеботарева. «Не захотел при Зинке говорить, — подумал он. — Жена наверное упросила поговорить со мной. Жена! Зинка — мое личное дело. Никого это не касается…»

Проходили недели за неделями. В положенные дни прилетали вертолеты Ми-6 и Ми-8. Привозили трубы, инструмент, продукты. Меняли смены рабочих. Второй месяц Чеботарев оставался на буровой и не наведывался в поселок.

…Как-то вечером он увидел на столе банку с брусничным вареньем.

— Медведушка, садись пить чай, — ласково позвала Зина. Разлила чай и присела к столу.

Без стука вошли в балок буровики Владимир Морозов и Гали Рамсумбетов. Низкорослый Гали казался подростком. Руки тонкие, лицо детское, без намеков на бороду и усы. Резиновые бродни подтянуты к поясу. Рядом с высоким Владимиром Морозовым — мальчик-шестиклассник.

— Мастер, плохо у нас идут дела, — сказал без всякого предисловия Гали Рамсумбетов, сощурив узкие полоски глаз. — Все рабочие говорят. Из балка не выходишь. Забыл дорогу на буровую.

— Николай Евдокимович, надо собраться и поговорить, — поддержал буровика Владимир Морозов. — План завалим. А ведь работали хорошо, и заработок был стоящий! Рабочие обижаются. Газеты стыдно читать. Бригады нет. Одно восхваление мастера Чеботарева. Оброненную шарошку кто достал? Мастер Чеботарев! Рационализаторские предложения чьи пошли? Чеботарева! Пойми, Николай Евдокимович, нам не слава нужна. Мы хотим справедливости. И в газете должны писать о бригаде. О нашей рабочей славе!