Владимир Степаненко - Майские ласточки

Автобус ходил по одному маршруту: аэропорт — речной вокзал. Кожевников этому не удивился: съезжать в сторону с выбитой колеи в глубокий снег, наверное, не рискнул бы ни один шофер. И выбитая, глубокая колея стала кольцевой дорогой.

Пассажиров в город оказалось много, на каждой остановке подсаживались все новые и новые. Кондукторша с трудом протискивалась по узкому проходу: толстая от множества надетой на нее одежды, похожая на кочан капусты, она получала деньги, отрывала билеты и объявляла остановки.

— Переезжаем Полярный круг!

Сообщение кондукторши, ее ровный голос заставили бурового мастера сразу почувствовать, как он далеко забрался на Север. Но и Салехард не конечный пункт, а пока временная остановка. Он напряженно вглядывался в замороженные окна в толстых рубашках искрящегося снега. Мысленно перенесся в Тюмень, где перед отлетом сияло солнце, а на сухих, теплых тротуарах, перечерченных мелом на классики, прыгали без пальто школьницы, носками ботинок гоняя банку из-под гуталина. Синее небо, теплое солнце остались где-то позади. Он начал нетерпеливо проскребывать в стекле глазок, чтобы разобраться, куда его вез автобус, и разглядеть долгожданный город. Прижимаясь к стеклу, видел заснеженные улицы и пухлые шапки над крышами домов. Иногда раздавались хриплые гудки встречных машин, которых он не видел, но чувствовал их появление: при объезде автобус царапал то одним, то другим боком по кузовам машин или жесткой снежной стене. И это подтверждало, что дорога пробита в высоких сугробах, как тоннель.

На остановках открывалась дверь. Пока входили и выходили очередные пассажиры, Кожевников успевал что-нибудь заметить для себя интересное. На одной остановке увидел оленей. На нартах сидел ненец в малице, отбросив капюшон на спину. Черные жесткие волосы в блестках инея.

— Интернат! — особенно громко объявила кондукторша остановку.

На высоком снежном бугре резвились ребятишки. В меховых длинных малицах они походили на бурых медвежат. Кожевников пожалел, что не умел фотографировать, а то привез бы домой интересные снимки. На каждой новой остановке он жадно всматривался в деревянный город, в его одноэтажные дома, открывая в них что-то незнакомое, неповторимое.

Автобус сделал круг и остановился перед зданием речного вокзала. Кожевников вышел из автобуса и сразу увидел большой памятник первым революционерам. Прошел вперед, и с высокого, обрывистого берега открылась широкая Обь. Здесь стояли вмерзшие в лед пароходы и самоходные баржи, около судов копошились матросы, обкалывая лед. Ничто не напоминало о весне, и до вскрытия реки было еще далеко.

Здорово промерзнув, Кожевников решил возвращаться в город пешком. Тротуарами оказались высокие бугры с выбитыми тропинками. Буровой мастер с высоты рассматривал город, убегающие в разные стороны улицы и переулки.

Сначала улица шла вдоль Оби, а потом резко свернула в сторону. По высоким столбам с провисшими пучками заснеженных проводов Кожевников понял, что вышел к телеграфу. Пройдя еще два переулка, он остановился около ресторана.

— «Север», — прочитал он надпись на вывеске и решил пообедать.

Вернулся буровой мастер в гостиницу, когда уже совсем стемнело, и снег из белого стал синим.

Утром Васильев пришел в номер к Кожевникову. Внимательно осмотрел его одежду.

— Павел Гаврилович, одеты вы по-летнему. Благодарите Нецветаева. Унты вам принес. Я обеспечил вас теплой шубой. На Север летим. Метеорологи передали: в Харасавэе сорок пять градусов! Сорок пять градусов мороза!

— Лютый мороз, — Кожевников зябко поежился.

Перед Ан-2 толпились техники и мотористы в теплых меховых шубах и унтах. Смотря на них, Кожевников почувствовал, что легкомысленно отнесся к сборам в далекую экспедицию.

В просторный салон самолета грузили бочки с горючим, ящики с продуктами, меховые спальники и специальные лампы для прогрева мотора.

Рядом с Кожевниковым уселись два молодых парня — геофизики. Их специальность он определил по ящикам с инструментами. Знакомиться было некогда, и он про себя дал им прозвища: Очкарик и Бородач.

Ан-2 взлетел, прошуршав широкими лыжами по твердому насту. Самолет резко накренился, и сидящие парни упали с ящиков с тушенкой.

Кожевников протянул руку, чтобы помочь им встать.

— Андрей — сказал, ухмыляясь Очкарик, укрепляя заушники.

— Гоги!

— Павел Гаврилович Кожевников.

В круглое окно иллюминатора Кожевников смотрел на белую скатерть снегов. Сколько ни вглядывался, она не менялась, и снег скрывал замерзшие озера и реки. Он с удивлением поглядывал на сидящих летчиков на высоких сиденьях, не представляя, по каким ориентирам они вели самолет. Глаза устали, и, привалившись спиной к стене, он принялся думать. Перед летчиками была поставлена конкретная задача: отыскать площадку для аэродрома, а что делать дальше — непонятно. Перед отлетом он сказал об этом Деду. «Паша, не морочь мне голову, — ответил тот. — Мужик ты башковитый, сообразишь. Осмотрись как следует. Прикинь, где базовый поселок придется ставить. Вместо себя посылаю».

Из пилотской кабины вышел Васильев. Повесил меховую шубу на вешалку. Снял с головы волчью шапку.

— Раздевайтесь. Мы можем еще нагнать от мотора тепла! Не проголодались? Мы с Григорием Ивановичем позавтракали. Вручаю вам термос с какао. А в этом погребце бутерброды.

— Спасибо, — поблагодарил Кожевников. — Погребца у меня нет, но рюкзак жена набила продуктами под самую завязку. Обеспечила колбасой и салом. Подсаживайтесь, Владимир Иванович. Ребята, подвигайтесь. Отведайте домашних пирогов с капустой.

— Труженики, подкрепляйтесь, — предложил Васильев. — В авиации положен второй завтрак. Мы присоединимся с Григорием Ивановичем к вам попозже. Отведаем ваши деликатесы. Рассчитывайте лететь шесть часов. По воде от Салехарда до Харасавэя тысяча пятьсот километров. Почти столько же и по воздуху!

— Порядочно, — беспокойно протянул геофизик. Андрей снял очки и, близоруко щуря глаза, принялся внимательно оглядывать самолет, сидящего напротив него бурового мастера. Перед отлетом из Салехарда он получил письмо от любимой девушки. Она писала, что согласна стать его женой. Радость распирала молодого инженера. Он успел рассказать об этом Гоги, но грузин отнесся к сообщению совершенно спокойно. «Жениться надо осенью, когда винограда много. Давят молодое вино. Вах! Ты не пробовал молодое вино? Ноги сами пляшут. Если решишь справлять свадьбу в Грузии, будешь пить из дедушкиного рога. Мужчина должен уметь пить. А здесь холодно, у меня промерзли все кости. Не знаю, сумею ли шевелить руками и ногами!»

Кожевникова тоже угнетало расстояние. Сейчас особую силу приобрели слова Деда, сказанные им как будто невзначай: «Экспедиция будет работать на самом краю земли». Тогда эти слова мастер воспринял как образное сравнение, а сейчас заволновался. Кто-кто, а он-то знал, сколько надо завести труб и материалов для бурения. Геофизикам проще. Наметят точку и все. А как доставить сорокаметровую вышку? Кожевников задумался.