Владимир Степаненко - Майские ласточки

Ненцы рассматривали ружья, заряжали их патронами и стреляли.

Валерка Озимок вылез из своего убежища, когда солнце успело доползти до горизонта и снова пошло вверх огромным красным шаром.

«День, ночь буду идти, а вернусь на буровую, — думал он. — Объясню Гали, как все получилось. Должен мне поверить. Не вор я, не вор!»

Идти вдоль моря долго, и он стал пересекать тундру, как сделали вертолетчики.

Валерка Озимок шел и подсвистывал собакам, чтобы не бросали его. Теперь он их не отгонял. Боялся, чтобы в самом деле не напороться на белых медведей. Говорили, что они охотятся вдоль берега моря на тюленей. А вдруг забредут в тундру! Медведи есть медведи. Дорога им не заказана!

«День и ночь буду идти, а дойду до буровой. Только бы поверили, только бы поверили…»

Собаки поняли, что незнакомец уводил их в тундру, и одна за другой стали возвращаться на факторию.

Валерка Озимок упрямо шел вперед и не оглядывался.

Иван Тихонович всегда с суеверным страхом поглядывал на перекидной календарь: боялся приближения весны и осени. В дождливые дни, а их всегда много в эти времена года, заявляли о себе старые раны, и для него наступали бесконечно долгие бессонные ночи. Он глотал горстями снотворные таблетки, а когда удавалось забыться в полубредовом сне, возвращались забытые воспоминания о госпиталях и одолевали сильные запахи лекарств.

А недавно он заметил, что стал избегать зеркала: слишком заметно начал сдавать. Лоб изрезали морщины, под глазами дряблые мешки, в волосах седые пряди.

«Старость не радость!» — вздыхал он, удивляясь, как непостижимо быстро летело время, и один год торопил другой. Однажды в троллейбусе парень толкнул его локтем и, не извиняясь, насмешливо сказал: «Давай, старик, просовывайся!»

«Старик»! А он не хотел этому верить. Может быть, со стороны он и выглядел стариком, но он чувствовал, что не потерял былую силу, у него такой же крепкий кулак. Хотелось тряхнуть парня и заставить уважать «старика» фронтовика. Это они выиграли войну. Без прошлого нет и настоящего. Известна ли эта истина парню? Он, наверное, даже не представляет, какой ценой досталась народу победа. Каждый солдат и офицер, если они еще живы, — герои. Жаль, что молодежь этого не понимает! В библиотеке один раз он услышал оскорбивший его разговор. «Опять про войну книга? Надоело читать». А ведь о солдатских подвигах написано еще до обидного мало. Больше бы хотелось знать о Сталинградской битве, о разгроме фашистских войск под Москвой, о завершающем Берлинском сражении, о выдающихся советских полководцах.

Прожитые годы виделись ему по-разному. Одни почти забылись, а другие возвращали его на полевые аэродромы, ко дням обороны и наступления 1-го Украинского фронта. Он так и не удосужился сосчитать, сколько раз его истребительный гвардейский полк менял аэродромы, пока дошел до Берлина. Память помимо воли возвращала его к проведенным воздушным боям. И порой ему казалось, что воевал не он сам, а другой двадцатидвухлетний парень — тоже Иван. Он хорошо знал своего тезку, восхищался им, а иногда и здорово ругал. Сегодня он заставил бы того молодого Ивана действовать и летать совершенно по-другому на Як-3. Разве можно было так безбожно мазать в первых боях? Горячился Иван, открывал огонь из пушек с дальней дистанции по фашистским летчикам. А должен был сбивать. Потом он поумнел, одерживал победу, но самое главное, научился видеть в воздухе. В каждом воздушном бою постигал трудную науку ведения боя. И все его раны — это зевки и ошибки молодого летчика.

«Иван, фашисты строго принимают зачет по высшему пилотажу, — говорил командир полка летчику. — Благодари бога, что не сыграл в ящик. Ты везучий парень!»

Очередько и теперь восхищался своим тезкой. Надо было обладать настоящей отвагой и мужеством, чтобы заявить тогда командиру полка на очередном разборе: «В звене болтается летчик. Третий — лишний. Звено — пара летчиков. Ведущий и ведомый!» Вспомнил, как майор Варчук удивленно вскинул брови:

«А вы уверены, младший лейтенант Очередько? Забыли, что наш боевой устав написан кровью лучших летчиков? Они проводили бои в Испании, на Халхин-Голе. Какое вы имели право летать без третьего летчика?»

«Мотор забарахлил у сержанта Евстигнеева».

«Мотор в самолете оказался исправным. За невыполнение боевого приказа сержанта Евстигнеева будет судить трибунал!»

«Должны судить меня! Я запретил вылетать сержанту Евстигнееву».

Начальник штаба, лысоватый майор, с большим угристым носом, потребовал, чтобы младший лейтенант Очередько написал объяснение. Это оказалось началом всех неприятностей.

Лейтенант с красными петлицами пехотинца появился на аэродроме среди дня. Он отозвал младшего лейтенанта Очередько в сторону и, сверля глаза, строго спросил:

«Младший лейтенант Очередько, признаете свою объяснительную записку? Не отрицаете, что в дни тяжелых боев помогали фашистским летчикам? Преднамеренно ослабляли боевое звено?»

«Товарищ лейтенант, если судить по петлицам, вы пехотинец. Умеете действовать саперной лопаткой в рукопашном бою?»

«А что?»

«Объясните мне, как лучше отбивать штыковые удары?»

«Вам не обязательно это знать!»

«Вы правы. Зачем я буду вам объяснять тактические действия пары истребителей, когда вы пехотинец?»

«Я уполномоченный особого отдела».

«Ну и что из того? Командир полка летал со мной вчера в бой, я был у него ведомым. Мы обошлись без третьего летчика. Командир сбил «мессера». Поздравьте его с победой. Начальник штаба испугался. Слов нет. Я отошел от боевого устава. Вывод подсказали воздушные бои. Наступило время пересматривать и менять правила. При вылете двух звеньев при старом боевом порядке остаются в резерве два летчика и две машины. Новая пара. Поняли мой расчет? Три пары вместо двух ведут воздушный бой!»

«Вас будет судить трибунал, младший лейтенант Очередько», — зло сказал уполномоченный особого отдела.

«Дальше фронта не пошлют, а чего мне бояться? Не все ли равно, где воевать, в истребительном полку или в штрафном батальоне. Самое главное — не прослыть трусом. Вы когда последний раз, лейтенант, были на передовой? Слышали визг пуль и лягушиное кваканье мин? А я каждый день летаю. Меня трибуналом запугать нельзя!»

«Я не позволю так разговаривать со мной!»

Иван Тихонович сейчас осуждал запальчивые действия молодого летчика. Ведь его в самом деле могли судить в трибунале и отправить в штрафной батальон. Ему бы не пришлось больше летать: в штрафном батальоне не разбирались особенно, кто ты — летчик или танкист. Получай винтовку и кровью смывай преступление! Командир полка майор Варчук остановил расходившегося лейтенанта-пехотинца. Накричал на начальника штаба, чтобы тот не совался не в свои дела.