Владимир Степаненко - Майские ласточки

«Пока я командир полка. Сам разберусь, кого мне наказывать, а кого представлять к боевым орденам. Война будет долгой, и каждый летчик мне дорог. Младший лейтенант Очередько поступил не лучшим образом, но по сути дела он прав. Третий летчик в звене лишний. Я сам в бою убедился. Думаю, что очень скоро придет соответствующий документ, — резко обернулся к лейтенанту и сказал: — Товарищ лейтенант, поменьше старайтесь арестовывать и искать врагов среди своих. Враг у нас с вами один — фашисты. И мы должны их уничтожать! Уверен, пара летчиков станет боевой единицей».

Сколько прошло лет, а война не отпускала до сих пор фронтовика.

Во время звонкой, весенней капели Иван Тихонович неожиданно свалился. Он попросил врача «скорой помощи», чтобы его отвезли домой, но оказался в больнице. Жесткая подушка под головой сразу напомнила госпитали. Нет, он не останется в палате надолго. До конца недели у него строго расписан каждый день. Надо провести кустовое совещание в Салехарде с разбором в отрядах летных происшествий. Он мог выбрать любой другой город, например, Ханты-Мансийск, но остановился на Салехарде. Последнее время он особенно интересовался делами объединенного отряда. Несказанно обрадовался, когда Васильев, словно случайно, обронил, что Олег Белов и еще три молодых летчика начали летать первыми пилотами на Ми-8.

Он едва сдержался, чтобы подавить радостное восклицание. Олег Белов летает первым пилотом! И тот далекий день стал для Очередько настоящим праздником.

В больнице Иван Тихонович много думал, разбирал работу своего управления. Однажды пришел к мысли, что он сам и работники политико-воспитательного отдела должны взять за правило поздравлять летчиков с освоением ими новой материальной части и сдачей экзамена на командира лайнера или вертолета. Об успехах летчиков надо сообщать в летные училища и выносить благодарность инструкторам — первым воспитателям.

Такая практика — редкий случай. Можно отыскать много объективных причин и отговорок, но… Он достал тетрадь и записал пришедшие мысли.

…В палату вошел окруженный медицинскими сестрами и врачами главный врач больницы. Большие серовато-зеленые глаза его резко выделялись на матовом лице, обрамленном темно-каштановой бородой. Он поздоровался с Иваном Тихоновичем и сказал:

— Товарищ Очередько, не могу понять вашего каприза. Вы меня поставили в неудобное положение перед секретарем обкома. Он справлялся о вас. Мы начали лечение и создали наилучшие условия, а вы, батенька, проситесь, чтобы вас перевели в общую палату. Объясните, что вас здесь не устраивает? Телевизор нужен, поставим. Полежите, отдохните… Скажите откровенно, когда вы в последний раз отдыхали?

Простой вопрос озадачил Ивана Тихоновича. Действительно, последнее время с отдыхом пока не получалось, все находились какие-то объективные причины. Мечтал хотя бы на несколько дней вырваться в Одессу, повидаться с Настей. Но времени для этого так и не выбрал. Дела и снова дела. Важные и неотложные.

— Переведите меня в общую палату. Словом будет с кем перемолвиться. А вдруг еще соседом окажется фронтовик и воевали мы с ним на одном фронте?

— Ну, смотрите!

Соседом по новой палате Ивана Тихоновича оказался буровой мастер Николай Евдокимович Чеботарев. Он лежал второй месяц. Жаловался на радикулит.

Чеботарев оказался неразговорчивым человеком. Был чем-то недоволен, все время хмурился.

Около окна в палате лежал еще один больной — геолог Кухаренко с Полярного Урала. Его нельзя было назвать красавцем, да и во время разговора он шепелявил. Но стоило геологу заговорить о своей работе, о горах и исхоженных маршрутах, как он сразу преображался. Даже голос менялся и звучал, как у хорошего чтеца.

Кухаренко Ивану Тихоновичу сразу напомнил Деда. Их роднила фанатическая увлеченность своим делом.

— Золото искали?

— Медь.

Геолог лежал со сломанной ногой на вытяжке. Выхаживая маршрут, он поскользнулся и упал в трещину ледяной скалы.

Когда Кухаренко рассказывал об этом, лицо его становилось более сосредоточенным. Видно было, что воспоминания о пережитом расстраивали его.

В маршрут ушли вдвоем. Он и девушка-коллектор. Хотелось ему пройти одну плоскотинку. Оступился, когда шел по гребню, и упал в расщелину. Тело заклинило в ледяном колодце. Сразу не почувствовал боли. Поднял голову, а над ним светлое окно. Били тяжелой дробью капли. Никогда он не думал, что они такие тяжелые. Нельзя отодвинуться, переменить место. Попробовал выбраться, да ноги в резиновых сапогах скользят, хоть сбрасывай. Попробовал кричать — никакого ответа. Коллектор не услышала! Правая нога оказалась сломанной и начала отекать. Стоял на одной левой, как цапля. Наскоро пришло решение — попробовал перочинным ножом вырубать уступы, подтаскивал тело, ломал ногти на пальцах рук. Добрался до верха, но сорвался и упал на дно. Сколько провалялся без памяти, не знал. Привели в чувство капли воды. Они одна за другой колотили по голове. И снова он карабкался наверх, стонал от боли, когда случайно сломанной ногой упирался в стену льда. Прошел день, солнце скользнуло за горизонт и снова поднялось, а он все не мог выбраться из западни. Хотелось спать, но он не поддавался. С прежней настойчивостью преодолевал сантиметр за сантиметром. Вдруг рука ухватилась за камень. Он почувствовал живую теплоту: солнце нагрело. У него хватило сил перевалить тело. Долго лежал на камнях без движения, не в силах сдвинуться, позвать на помощь.

Слушая геолога, Иван Тихонович невольно сравнивал его рассказ с новеллой Джека Лондона «Любовь к жизни»: схожие характеры и ситуации.

А геолог, словно прочитав ход его мыслей, сказал:

— Вышло приключение почти по Джеку Лондону.

— Удивительно, но я об этом тоже подумал, — признался Иван Тихонович.

— Приключений искать не надо, — угрюмо бросил Чеботарев. — Они сами нас находят.

Иван Тихонович и геолог насторожились, подумали, что буровой мастер расскажет что-то очень интересное, но тот молчал. Покашливал и озабоченно разминал табак папиросы. Выходя из палаты покурить, загремел спичками в коробке.

— Чеботарев, пожалуй, прав, — задумчиво сказал Иван Тихонович. — Приключений искать не надо. Они действительно сами находят нас!

Иван Тихонович видел отмороженные руки геолога, как они плохо сжимались, пальцы почти не действовали и не могли захватить мелкие предметы, газету и карандаш. Особенно плохо геолог чувствовал себя ночью, но старался не стонать, чтобы не будить соседей.

Плохо спал и Иван Тихонович. Внимательно прислушивался к себе. Порой ему казалось, что сердце останавливается, как плохие часы, и надо сделать несколько резких движений, перевернуться с боку на бок. Тогда сердце вновь забьется и начнет работать. Он лежал, уставившись в потолок, или смотрел в проем темного окна. На рассвете белые занавески начинали синеть, как будто намокали в воде. Часто он думал о своих соседях по палате. Геолог был открытый, бесхитростный и откровенный. А вот Чеботарев ничего о себе не рассказывал, таился.