Владимир Степаненко - Майские ласточки

Иван Тихонович по месячным сводкам выполнения производственного плана хорошо знал имя бурового мастера. Его бригада всегда занимала первое место. Но удивился, что за столько лет работы на Севере с ним не встречался. Порой ему казалось, что Чеботарев пережил какую-то драму и скрывал.

Утром медицинская сестра принесла телефонный аппарат и поставила на тумбочку перед койкой Ивана Тихоновича.

— Начальство вами интересуется, — сказала она.

— Кто звонил?

— Я не знаю, а вот приказали аппарат поставить. Через несколько минут раздался пронзительный звонок.

— Иван Тихонович, — громко басил Дед. — Ты когда свалился, Иван? Почему не сообщил? А, солдат? Самый разворот дел сейчас, а тебя нет в управлении. Надумал я ввести вахтовый метод. Будем менять буровиков, чтобы мужики не ржавели на буровых. Надо о них побольше беспокоиться. Ты хвалился, что новые транспортные самолеты получил. Вот и составляйте твердое расписание для полетов на Харасавэй. Министр поддержал меня. Вот такая новость. Как тебя лечат? Не нужна ли моя помощь?

— Спасибо. Лечат хорошо. Толстеть стал.

— Ты в какой палате?

— В третьей, общей.

— Я устрою сейчас разгон главному врачу больницы. Разве не могли найти отдельную палату?

— Лежал в отдельной. Сам попросил, чтобы перевели в общую. Одному скучно лежать, того и гляди, что завоешь волком. А на людях, говорят, и смерть красна!

— О какой смерти ты болтаешь? Мы с тобой еще повоюем, гвардеец. «Умирать нам рановато, есть у нас еще дома дела». Слышал такую песню? Кто с тобой лежит? Как мужики?

— Николай Евдокимович Чеботарев, геолог с Полярного Урала Кухаренко. На маршруте упал в трещину, ногу сломал, чудом выбрался.

— А Чеботарев как попал в больницу?

— Радикулит у него.

— Радикулит тем и хорош, что врачи не знают, есть он или нет его. Любого врача можно обвести. Ну, ладно. Поправляйся скорее, Иван. Нужен ты для работы!

Вместе с большой пачкой газет Ивану Тихоновичу медицинская сестра вручила письмо от Насти. Он не ожидал, что она так быстро ответит на его последнее большое послание. Торопливо, с каким-то страхом вскрыл конверт, прочитывая один листок за другим. Он привык к Настиному почерку, большим и круглым буквам.

«…Олег всегда скуп на похвалу, но тебя, Иван, он просто захвалил. Я не знаю, какими словами выразить свою благодарность, — писала она. — Такое отношение к Олегу убедило меня, что ты действительно любишь моего сына. Наверное, я виновата, что вы раньше не подружились. У Олега был бы отец… но не хочу ворошить прошлое, чтобы не обижать тебя. Ты для меня всегда дорог. Я люблю тебя и буду всегда любить своего милого Ивана… Ивана Тихоновича. Очень прошу, берега себя. Олег пишет, что ты много работаешь и летаешь. Разве нет никого моложе? Уступи им штурвал. Никогда не думала, что судьба так удивительно распорядится, и Олег получит предписание в твое управление. Спасибо, что ты сам подымался с Олегом в воздух, проверял его. Спасибо тебе за то, что ты есть на свете, что живешь рядом со мной и Олегом».

Иван Тихонович задумался, медленно поглаживая заросшую колючую щеку. Не иначе, как в Олеге заговорил разум, и он сочинил для матери небылицу об их встрече. Ее не было, а должна бы произойти!

Глупый, глупый мальчишка! Но он не может его ругать. Наверное, в молодости всем свойственно ошибаться. Ну, ничего, при встрече разберутся.

Письмо от Насти растревожило Очередько и по другой причине. Она любит его. Но по-прежнему они не вместе. Он одинок в этой больнице. Посещение секретарши, милой женщины с подсветленными волосами, и ее заботливые передачи не заменяли теплоту близкого человека.

Он с завистью смотрел на Чеботарева. Его часто навещала жена. Она прилетела из Уренгоя. Испуганно хлопотала около него, торопливо рассказывала всякие новости, жаловалась на сына. Поведение Чеботарева с женой вызывало недоумение Очередько. Не понимал холодности бурового мастера, который неохотно слушал жену и старался поскорее выпроводить ее. Часто она не сдерживалась, плакала. Очередько не знал причину ее слез, но догадывался, что в семье Чеботаревых не все ладно, и жалел женщину. Замечал, что Чеботарев получал от кого-то письма и поспешно прятал их в карман пижамы. А вот геолог Кухаренко не таился. Он любил раскладывать полученные письма вокруг себя на постели, как карты во время пасьянса. Видно было, что они радовали его, зажигали бодростью.

— Послушайте, Иван Тихонович, — восклицал Кухаренко. — Ребята перешли работать на Хауту. Ну, и народ, должен я сказать! Халькопирит отыскали. Пока меня здесь эскулапы будут ремонтировать, они двинут к пяти озерам. Помяните мое слово — отыщут залежи меди!

— Я знаю пять озер около Щучьей реки! — оживлялся Иван Тихонович. Ему доставляло удовольствие вспоминать изученные районы, над которыми приходилось летать. Закрывал глаза, и сразу громоздились высокие пики скал и самый величественный — Рай-Ис. Заснеженную вершину царапали облака. Яркие краски гор, воды, льда с черными глубокими тенями не забывались. Полярный Урал — трудный район для любого летчика. Полеты редко когда заканчивались без происшествий. Никогда нельзя лучше облетать район, точно предугадать погоду: в июне можно столкнуться со снегопадом, а туманы — постоянные гости в горах.

В палату вошла медицинская сестра со сливовидиыми глазами, две черные косы лежали на ее плечах.

— Иван Тихонович, какой-то ненец привез для вас оленины. Просил, чтобы больше кормили мясом.

— Маша, разве я у вас отощал? — улыбнулся Иван Тихонович. — А как его имя, не узнали?

— Сероко или Вероко… Сторож не разобрал.

— Неужели, Сероко пожаловал? — удивился Иван Тихонович. Ему вспомнилась давняя история, которая произошла восемь или десять лет назад. Летал он тогда на стрекозе Ми-1. Подняли по тревоге. В обской губе шквальный ветер оторвал льдину с рыбаками и унес их в море. Лепил снег, видимости никакой. Спасали точные приборы. Дошел до губы, а где рыбаки, представить себе не мог. К счастью, солнце пробило облачность и на секунду высветило ледяное поле. Не успел, как следует осмотреться, а солнце уже снова скрылось. Сколько летал не представлял. Наверное, больше двух часов. Наконец заметил льдину среди темной воды. На ней семь рыбаков. Мужчины и женщины в темных малицах из оленьих шкур. На льдину выпрыгнул бортмеханик. «Сажай баб, а потом мужиков», — распорядился бригадир Сероко…

— Неужели приезжал он? — повторил удивленный Иван Тихонович. — Я был однажды гостем Сероко, пил чай в его чуме.

Мысли Очередько невольно перенеслись к Олегу Белову. Представил, как летчик сидит перед картой и прокладывает маршрут полета. «А вдруг он окажется в поселке Япиксале? Для Олега открыты полеты по многим направлениям: на мыс Каменный, в поселок Сай-яха, Морде-яха. Увидит он и озера: Яббу-то, Неун-то и Янде-то.