Евгений Воеводин - Понедельник — пятница

— Значит, нравится? — спросил Храмцов.

— Ну, — согласился Костя. — Вроде как бы чудо делаешь. Был песок — и вдруг сады кругом. Занятно. Вон он, госпиталь.

Костя кивнул на невысокое белое здание, и Храмцов уже собрался перейти улицу, как мимо, чуть не задев его крылом, пронесся светлый «стандарт». Он успел отскочить и не сразу сообразил, что это его машина и что это Люба нарочно вильнула рулем. Храмцов увидел, что на заднем сиденье — двое: Герда и еще кто-то. Мужчина.

Люба остановила машину и обернулась.

— Мы на пляж! — крикнула Люба. — Ты поедешь?

Он не ответил. Аленки с ними не было. Значит, сунула девочку в детскую группу, а сама — на пляж. Герда помахала Храмцову, а он глядел на второго, на мужчину. Тот самый коммерсант! Стало быть, Берцель притащил его в Исмаилию. Или он сам притащил домой пьяного Берцеля.

— Как хочешь! — крикнула Люба.

Машина ушла, и тогда Храмцов услышал:

— Вот он где, сволочь худая!..

— Кто?

— Этот, маленький.

— Ты что, знаешь его?

— Еще бы! — усмехнулся Костя. — А ты не знаешь?

— Нет, — с досадой ответил Храмцов. — Не знаю. Коммерсант, бывший моряк. А за рулем — моя жена.

— Нашла с кем водиться, — зло сказал Костя. — Ты дай ей как следует по мозгам. Этот хрен на строительстве воду мутил. Меня, между прочим, почему прислали? Наша техника начала гореть.

— Как это гореть? — не понял Храмцов. Он глядел вслед «стандарту» и думал, что с Любой сегодня будет решительный разговор. Или — или. Надо же — не пойти к больному человеку, не помочь!

— Ну, ломаться, — объяснил Костя. — Рекламации посыпались. Дескать, не выдерживает советская техника местных условий. Мы приехали, начали разбираться — сразу увидели, в чем дело. Неправильная эксплуатация. Потом кому положено раскопали корешок: вот этот самый водителей подкупал, чтобы наши машины гробили. Понятно, зачем?

— Понятно, — отозвался Храмцов. — Дискредитировать нашу технику.

— Вот-вот. И вынудить арабов заключить контракт с западными фирмами. Просто, как соленый огурец. Этот парень быстренько смылся, когда его раскусили.

— Понятно, — снова сказал Храмцов.

Он быстро перешел улицу, и Костя отстал. Храмцов почти бежал к госпиталю, он торопился — узнать, как там Татьяна, потом — в управление канала, сдать лоцманскую квитанцию. Потом домой. Потом… Впрочем, можно было не торопиться. Люба приедет часа через два, не раньше.

— Я знаю больше! — крикнул Храмцов через плечо. — Этот сукин сын говорит по-русски.

— Точно, говорит! — подтвердил Костя. — Я еще удивлялся, где он так здорово насобачился по-нашему… Может, в плену у нас был?

Люба вернулась не одна. Как будто знала, что Храмцов в ярости, разговора не избежать, поэтому и притащила длинную Герду. Или привезла ее нарочно, чтобы лишний раз позлить Храмцова, потому что разговоров она не боялась и в любом случае ее слова были последними.

— Вы сегодня надутый, — сказала Герда, плюхаясь в кресло и вытягивая свои длиннющие ноги. — Мы убежали от этот жара. Невероятно, правда? Люба обещала лед, иначе я буду умирать.

Люба звенела бокалами, сыпала туда лед, открывала банки с пивом — и все это время Герда трещала как заведенная.

— Ну, — перебил ее Храмцов. — Не очень-то вы похожи на умирающую.

Герда рассмеялась, залпом выпила бокал пива и попросила еще, хотя, сказала она, местное пиво куда хуже немецкого или чешского и она предпочитает кока-колу, но когда хочется пить, все-таки пиво лучше.

— У вас, в России, хорошее пиво?

— Хорошее, — буркнул Храмцов.

— Русские говорят, что у них все хорошее, — опять засмеялась Герда. — Мы говорим иначе. Мы всегда недовольны. Может быть, это помогает нам жить.

Храмцов пожал плечами. Он не понимает, как это постоянное недовольство жизнью может помогать жить.

— Может быть, вы имеете в виду общественный скепсис? Что ж, нас в этом смысле бог миловал. Ну, поворчим на какие-нибудь домашние неполадки…

— Это называется критика, — кивнула Герда. — Я читала. Критика вниз — вверх. Даже в семье критика недостаток.

— Недостатков, — поправил Храмцов. — Бывает в семье. Но это уж у нас называется, как и у вас, семейная ссора. Или вы никогда не ссоритесь?

Герда все смеялась, ей было весело. Нет, она никогда не ссорится. Зачем? Если она хочет сделать по-своему — делает по-своему. Муж тоже делает по-своему. Всем хорошо. К счастью, у них нет детей — это предоставляет мужу и жене еще большую свободу.

— Не понимаю, — опять пожал плечами Храмцов. — Тогда вообще зачем жениться, выходить замуж?

Его раздражала болтовня Герды: свобода, свобода! Миленькая же получается свобода. Недавно в «Комсомолке», которую и здесь регулярно получал, он читал письмо таких свободных, кажется, из Киева: женились, живут врозь, встречаются, чтобы повеселиться, в театр сходить, в гости, а детей не хотят — обуза. И правильно, что в ответ на это письмо в «Комсомолку» посыпались осуждающие отклики.

Ему было тяжело продолжать этот разговор. Голова все болела, две таблетки пирамидона так и не помогли…

— Вы, на Западе, очень часто говорите это слово — свобода, — вдруг с неожиданной для себя резкостью сказал он, и Герда испуганно подобрала свои длинные ноги. — Если поверить, у вас кругом свобода. Даже свобода делать подлости.

— Не забывайся, — тихо сказала Люба. Это были ее первые слова после того, как она приехала сюда с Гердой.

«Могу наговорить лишку», — подумал он.

У Герды глаза стали большими, круглыми.

— Я имею в виду вашего гостя, — громко сказал Храмцов. — Великолепный пример свободы действий.

— Гость? — спросила Герда. — Что вам сделал гость? Он немного ухаживать за Любой, это есть, но это просто так…

— Просто так, — усмехнулся Храмцов. Ему было наплевать на это. Он рассказал обо всем, что произошло вчера в Порт-Саиде и что услышал сегодня от Кости Иванова, — говорил и смотрел, как Герда бледнеет и трет виски тонкими пальцами.

Он готов был поверить ей, что она ничего, ровным счетом ничего не знала и что видит этого человека впервые. Он не немец, а откуда-то из Скандинавии. У нее даже слезы выступили на глазах.

— Конечно, это плохо, — сказала она. Сейчас она пойдет домой и поговорит с мужем, выяснит.

Храмцов махнул рукой. Зачем? Кому надо — те уже все выяснили, вот почему этот тип и едет домой, в Европу.

— Очень плохо, — почти шепотом сказала Герда. — Нечестно. Не надо думать плохо о нас. Мы живем честно. После Гитлера мы поняли, что должны жить честно…

Она торопливо взяла сумочку и поднялась. Нет, не надо ее провожать. Она позвонит потом, после.

Когда за Гердой закрылась дверь, Храмцов повернулся к Любе.

— Ну?

— Что именно?

Он скинул со стола бокал — тот разбился, осколки брызнули в сторону, мешаясь с кусочками льда.