Вениамин Тихомиров - Небо закрыто льдами [Документальная повесть]

На вахте у телевизионного экрана Десятчиков и Федосов.

— Ну как, Ваня, что-нибудь видно?

— Серая муть одна. Никаких просветов… Хотя постой!..

Десятчиков прильнул к экрану. Где-то высоко, чуть в стороне от курса лодки мерцало, светлея, яркое пятно. Через небольшую трещину во льдах просачивался в глубины океана приглушенный свет арктического неба.

— Эх, — вздохнул Федосов, — хоть бы одним глазком в ту форточку заглянуть!

— Найдем окно. Должны найти! — Старпом пристукнул кулаком по столу, будто точку поставил. — Нужно во что бы то ни стало… Лучше смотреть!

Вошел адмирал Петелин. Ему, должно быть, совсем не удалось прилечь в последнюю ночь — на обветренном, иссеченном морщинами лице его лежали серые тени усталости, и глаза смотрели прямо перед собой сосредоточенно и жестко.

— Что нового?

— Сплошной лед, товарищ адмирал.

Петелин сам подошел к экрану и несколько минут наблюдал сосредоточенно и молча.

— Посмотрите, старпом, — обернулся он к Первушину, — мелкие пятна просматриваются. Значит, полынья где-то рядом.

Прошло еще несколько минут, безмолвных и напряженных. Все смотрели на адмирала. Петелин не отрывался от экрана телеустановки. Руки его застыли на рычажках настройки, и широкие плечи ссутулились напряженно.

Только сейчас все почувствовали, как долго копилась усталость и как она велика.

Пальцы адмирала дрогнули на рукоятках настройки.

— Вижу полынью!

Петелин откинулся от экрана, плечи его опустились расслабленно, и слабая удовлетворенная улыбка тронула губы.

— Дальше командуйте сами. — Петелин дотронулся до плеча старпома, кивнул матросам и вышел из отсека.

— Дать задний ход! — летит по корабельному радио приказ командира.

Атомоход, замедляя бег, на короткое время завис в глубоководном пространстве.

— По местам стоять, к всплытию!

Боевые посты докладывают о готовности. Введены в действие приборы. Закрыты все клапаны.

— Продуть балласт!

Шум работающих насосов и шипение воздуха, вытесняющего из цистерн воду. Непрерывные доклады в центральный пост:

— Глубина девяносто метров… Шестьдесят… Тридцать…

Лодка поднималась к большому светлому «окну». Старпом, прильнув к экрану, любовался игрой света и тени. В центре полыньи вода светилась, фосфоресцируя там, где на нее падал прямой солнечный свет; дальше к краям она постепенно темнела и уже под кромкою льдов была черной, как воронье крыло. Кое-где пронзали эту непроглядную темноту, не тревожа ее, редкие ослепительные иглы солнечных лучей.

Лодка вошла в самый верхний слой океанской воды. Хлынул с экрана ослепительный солнечный свет. Заулыбались люди — долго не видели они солнца даже так вот, на телевизионном экране.

Мы идем словно в потоке сверкающего текучего серебра.

Такой светлой воды нет нигде — даже в воспетых многими поэтами экзотических южных морях. Ее первородная чистота сохраняется лишь здесь, под ледовой броней Полярного бассейна.

— Глубина двадцать!

Тревожный крик вахтенного:

— С правого борта льдина! Надвигается на лодку!

Острый форштевень ледяной горы, надвигаясь на лодку, режет полынью пополам. Черная тень айсберга закрыла уже половину «окна». Осадка у нее не менее пятнадцати метров.

— Стоп! Всплытие! — приказывает командир. — Боцман, на глубину!

Тяжелый корабль остановить нелегко. Какое-то время лодка по инерции идет вверх. Днищем своим айсберг вот-вот коснется надстройки. И тогда…

Боцман забыл обо всем на свете. Сейчас приборы, которыми он управляет, — продолжение его рук. Как будто своими ладонями отталкивает он от борта лодки ледяную громаду. И даже ощущает неприятный холодок. И пальцы еще крепче сжимают рычаги управления. Сколько минут продлится это? Может, не минут, а часов? Он не знает. Он живет сейчас только тем, чтобы оттолкнуть прочь от лодки смертоносные пики ледяных глыб. Не дать стихии поранить корабль — это ведь все равно, что будет ранен он сам.

А там, наверху, разбушевавшаяся стихия продолжает свою разрушительную работу. Крошатся многокилометровые ледяные поля. В их столпотворение не попадайся — смертельно…

— Удерживать лодку на глубине!

Мы снова ищем разводья. Работает телевизионная установка, гидроакустические приборы. Лодка идет форсированным ходом. Нам нужно немного — единственное «окно», где лодка смогла бы подняться, дать отдых усталым своим механизмам, дать отдых нам самим. Мы устали не меньше нашего корабля.

Так хочется всего несколько секунд обыкновенного солнечного света! Кусочек неба — настоящего, а не серого и неживого, каким видишь его на телевизионном экране!

Но перед глазами — сплошная серая масса ледовой брони, да изредка мелькают небольшие светлячки мелких разводий…

— Придется с секундомером идти, — сказал старший помощник командира. — Пусть Скворцов докладывает, сколько секунд занимает полынья. Так быстрее определим ее размеры. С ходу рассчитаем размеры «окна», чтобы не рисковать подъемом на глазок.

— Вода пятнадцать секунд! — докладывает «вверхсмотрящий».

— Маловато, — вздыхает Первушин, — дальше пошли!

Экран телевизора заполнен сплошной серой массой льда. И вот, наконец, появляется светлое пятно. Голос «вверхсмотрящего»:

— Вода сорок пять секунд!

— Это то, что надо! — обрадованно произносит старпом.

Проходит не больше минуты. Свет чистой воды снова закрыли темные льды. Скворцов сообщает:

— Воды не вижу. Полынья прошла. Осадка льда шестнадцать метров.

Моряки не видят и не слышат, конечно, какая титаническая сила океана действует сейчас на поверхности воды. Идет гигантская передвижка ледяных полей. Рушатся тысячетонные глыбы. Образуются огромные трещины, которые тут же смыкаются снова.

— Осадка льда двадцать четыре метра!

В центральный пост возвратился «Батя». Он ходил в отсек пульта управления. Настроение у командира хорошее.

— Здорово ты «Яблочко» даешь, Смелов, — усмехнулся он, припомнив вчерашнее. — Молодец! Наверное, все «коленца» освоил. Всего-то их сколько существует? Не знаешь?

— Бабушка мне говорила — в каждой деревне «Русского» пляшут на свой лад. Сколько деревень — столько и плясок. Так и с «Яблочком», наверное…

Жильцов улыбнулся чему-то своему.

— В училище и я умел с «коленцами»… Давно было, стерлось уже в памяти все. Ну да ладно! — Голос его стал жестким. — Доберемся до полюса — вспомним, что позабылось. Все «коленца». Спляшем на полюсе «Яблочко» как полагается.