Вениамин Тихомиров - Небо закрыто льдами [Документальная повесть]

Но — странное дело! — вовсе не обидным показалось ворчанье нашего мичмана. И, занявшись через несколько минут контрольной проверкой боевого хозяйства, я подумал, что вовремя и мичман и старшина Скворцов остудили нашу мальчишескую радость. Мы все-таки не на прогулке, лодка есть лодка, и боевая задача остается вопросом номер один, и вообще полюс — это работа. А ее, работы, — по горло.

«Что ж, отец, — думал я. — Вот и началось у меня по-настоящему то, о чем ты мечтал. Твоей дорогой шагать начал…»

И вдруг пришла новая мысль: если лодка, на которой погиб отец, и лодка Гаджиева — одно и то же, и если, как утверждает легенда, они в самом деле ушли во льды — может, удастся нам хоть следы их найти там, дальше на север…

…Час спустя прошла по лодке новая весть: на атомоходе обнаружен «заяц». Им оказался Володя Резник — тоже первогодок, его назначили к нам на полмесяца раньше меня, но работал он пока в береговой команде — привыкал к кораблю. В тот вечер, когда сыграли тревогу, Резник выполнял какую-то работу на борту, и когда прозвучала команда «Всем посторонним на берег!» — он ее якобы не услышал. В трюме, где он работал, были такие уголки, где и в самом деле можно не услышать команду.

В море, когда мы уже ушли на глубину, Володя обнаружил себя.

Резника немедленно вызвали к командиру.

В каюте Жильцова был в это время Петелин.

Жильцов смотрел на матроса сердито.

— Зачем ты это сделал? Ты и в самом деле не слышал команду?

— Слышал. — Резник опустил голову. — Я хотел вместе со всеми. Я думал, что пригожусь…

— Ты знаешь, что совершил тяжелейший дисциплинарный проступок?

— Знаю. Я вместе со всеми хотел. Я ведь на лодку назначен, так ребята в море, а мне на берегу?

Петелин не вмешивался в разговор, молча наблюдал за Резником и мысленно пробовал поставить себя на его место. Конечно, матрос нарушил дисциплину — такое прощать нельзя. Но если оставить в стороне соображения чисто служебные и подойти к событию чисто по-человечески, Резник был по-своему прав, и его можно было понять. Не уйти в плавание, считаясь фактически членом экипажа, — это оказалось Резнику не под силу. Адмирал Петелин поймал себя на мысли, что на месте Резника он поступил бы так же. И если уж быть честным до конца — нечто подобное сделал он сам в его годы, и с того случая и стал моряком, решив ценой проступка свою судьбу.

Но все-таки проступок-то совершен? И его нельзя оставлять без последствий.

— Вы понимаете, что вы наделали, матрос Резник? Из-за вас я обязан лечь на обратный курс и вернуться. — Жильцов в сердцах даже кулаком по столу стукнул. — Но это кончится тем, что лодка не выполнит свою задачу, и на весь экипаж ляжет позорное пятно…

Резник побледнел.

— Так что возвращаться в общем уже нельзя. С электричек «зайцев» просто снимают на ближайшей станции. А куда я вас дену?

— Делать-то умеешь что-нибудь? — спросил Петелин.

— Пошлите меня в трюмную команду, товарищ адмирал! Я могу вахту нести. Проэкзаменуйте меня!

— Добро, — заключил Петелин. — Идите к старшине, он определит место службы. А домой вернемся — о вашем проступке еще поговорим.

— Есть!

Резник даже задохнулся от радости и, еще не веря в случившееся, посмотрел на адмирала. Лицо его показалось Резнику сердитым и хмурым, но адмирал отвернулся быстро, и матрос не успел заметить виноватого выражения в его глазах. Может, командир лодки и решил бы дело иначе, думал Петелин; выходит, второе нарушение допустил он сам, и от этого адмиралу стало неловко, но он не хотел, чтобы эту неловкость заметили другие.

— Из рабочих? — спросил он Жильцова, когда Резник ушел.

— Да. Сам в военкомате просился на флот.

«Биографии у нас с этим матросом начинались одинаково», — подумал Петелин и усмехнулся: кто знает, может, когда-нибудь и Резнику придется решать судьбы будущих «зайцев». Петелин попытался представить себе в этой роли молоденького Резника и рассмеялся, вспомнив, каким мальчишеским испугом были полны глаза первогодка, когда он уяснил, чем может обернуться всему экипажу его самовольство.

От этой мысли адмиралу стало легко, чувство вины исчезло; он был уверен уже, что поступил с Резником правильно, и, покидая каюту Жильцова, Петелин тихо, про себя, пропел даже:

…Жильцов вызвал замполита.

— Чепе на лодке.

— Какое? Где? — Капитан-лейтенант Штурманов озадаченно сощурился и потер по привычке переносицу.

— «Заяц» обнаружен.

— Откуда?.. Шутите!

— Садись, расскажу.

И Жильцов поведал ему о случае с Резником.

— Происшествие серьезное, но не чрезвычайное, — успокоился Штурманов, — я думал, похуже что-нибудь. А «зайцем» Резника назвать нельзя. Сами посудите. Не на легкую прогулку он добровольцем пошел… Но, с другой стороны, и грубое нарушение дисциплины. Самовольство.

— Как же быть в этом случае?

— Пусть службу несет, как все. Дело ему найдется. А когда вернемся, решим.

Они с минуту молчали. Потом Штурманов заторопился по делам.

На пороге он остановился, озадаченно пожал плечами.

— «Заяц» на атомной лодке! Смешно!..

— «Заяц»! — хохотали по кубрикам.

Когда мы после вахты уже укладывались отдыхать, на лодке объявили тревогу. Акустики доложили:

— Слышим шум винтов!

И сразу вспомнили все, что в ответственный поход вышла наша лодка, и шум мгновенно затих, и воцарилось тревожное ожидание.

Кто там идет над нами? Чьи гидрофоны пытаются нащупать нас под водой?

Дрогнула, накренилась под ногами палуба — это лодка стремительно пошла на глубину. И тут уже не до «зайцев» и не до смеха.

Замер на лодке шум, замерли на боевых постах наши товарищи.

Может, не один час им придется играть в прятки с преследователем. Они заступили на наши места и продолжают нелегкую подводную нашу работу.

Уходя от шума чужих винтов, приборы долго и цепко «держали» внезапно появившуюся «цель» — до тех пор, пока она не осталась где-то сзади по курсу.

Пока известие это не обошло всех отсеков и кубриков, никто не уснул.

— Ушли! — вырвался у всех вздох облегчения.

— Ну как? — это было первое, о чем мы спросили Женю Красовского, когда он сменился с вахты.

— Да никак, — усмехнулся старшина, — отбой панике! Тренировка была — для акустиков. Настоящее потом начнется…

Красовский по сравнению с нами, первогодками, подводник старый, и его, конечно, чем-нибудь удивить трудно. А может, он просто не хотел виду показывать.

Одно стало мне ясно: лодка вела себя как надо, и механизмы работали надежно.

От этой мысли стало веселее на душе, и с легким сердцем я уснул.