Аркадий Минчковский - В наши дни

— Смотрите, как у вас получается…

Он был польщен ее похвалой и старался вовсю. Им было хорошо вдвоем возле елки, от которой исходил теплый запах детства, Владимиру Акимовичу казалось — он дома.

Новый год встречали еще в Польше.

На участке фронта, где действовал инженерный полк, выдалась передышка, и в штабе было относительно спокойно.

Общими усилиями приготовили новогодний стол. Нашлось и шампанское. Несколько его бутылок досталось штабным от расщедрившегося на четвертый год боев военторга. Словом, пирушка выдалась на славу. Но особенный успех выпал на долю убранной Зиной вместе с Беловичем елки. Ею восхищались. Зину и Самого Старшего Лейтенанта хвалили. Еще бы! Ведь на елке даже горели настоящие свечи. Их добыли в местном костеле, выменяв на банку консервированных сосисок. Длинные католические свечи Владимир Акимович разрезал на части и укрепил их на ветках. Получилось удачно. Когда потушили свет, все затихли. Свечи горели, еле слышно потрескивая. Наверное, каждый в эту минуту был далек и от войны, и от полуразоренного польского местечка.

Свет свечей отбрасывал на стол длинные прозрачные тени стаканов и рюмок. Искрились серебряные горлышки бутылок с шампанским.

«Как в ресторане!» — завороженно шепнула Беловичу Зина, сидевшая рядом. За столом все едва поместились.

Скоро в комнате стало душно. Безжалостные курильщики исполосовали воздух синим дымом.

Владимир Акимович и Зина вышли на улицу. Она набросила на плечи шинель, но шапку не надевала. Белович, напротив, надел шапку, но от шинели отказался, заявив, что простуды не боится.

Местечко, где задержался штаб, спало.

В темнеющих на склоне невысокого косогора домиках с островерхими крышами не видно было ни одного огонька. По небу плыли длинные лоскуты растерзанных облаков. Они то совсем скрывали полную веселую луну, то лишь заслоняли ее, и тогда казалось, что луна выглядывает из-за тюлевой занавески. Меж стаей бежавших облаков проглядывали звезды.

Прямо против крылечка, на которое вышли подышать Зина с Беловичем, темнела башенка костела. В верхнюю часть башни угодил снаряд, и четкий силуэт верхней арки был изуродован пробоиной в форме опрокинутой на спину буквы «с». Через арку и дыру от снаряда виднелись звезды и плывущие облака. Было совсем тихо. Только из-за закрытых двойных дверей доносился шум веселого застолья.

— Как хорошо! — сказала Зина, глядя на небо. — Будто в цветном кино. И войны, кажется, никакой нет.

Словно опровергая эти ее слова, за дверьми запели «Землянку», которую теперь пели часто и повсюду. Помолчав, Зина спросила:

— Владимир Акимович, кончится война, что станете делать?

Он ответил не сразу. Смотрел на бегущие облака.

— Не знаю. Работать, конечно. Надо, чтобы она еще кончилась.

Потом в свою очередь задал вопрос:

— А ты, Зина?

— Учиться, наверное, пойду. Что же еще?

— Надо, чтобы война закончилась, — повторил Белович.

— Кончится. К лету, — с неожиданной убежденностью заявила Зина и так же решительно продолжала: — Мы с вами останемся живы. Я знаю.

Он рассмеялся.

— Скажите, ясновидящая…

— Знаю, — упрямо отвечала Зина. — Я как скажу, так и бывает.

— Да что ты?

Беловичу стало совсем весело. Но Зина не смеялась. Она взглянула на него так, будто ждала, что он сейчас скажет что-то очень важное, необходимое ей. Свет, падавший из окна по соседству с ними — елку уже загасили, и горело электричество, — позволял разглядеть Зинино лицо. Глаза ее, поблескивая, выжидающе смотрели на Беловича. Она была хороша, очень хороша сейчас, и Владимир Акимович было уже хотел ей это сказать, но решил, что она может принять его слова за пьяное объяснение, и лишь проговорил:

— Идем-ка, а то и в самом деле простудимся. Болеть на войне совсем глупо.

Они возвратились в помещение. Встреча Нового года клонилась к концу.

Кажется, с новогоднего вечера и стали называть начхима Зининым женихом. Но шутка эта была так далека от действительности, что никто ей не придавал значения. Посчитали так: уж пусть ее женихом называется совсем не годящийся на эту роль Самый Старший Лейтенант, чем кто-нибудь из тех, кто и на самом деле предъявит на нее какие-то права. Пускай Зина, когда Белович проходит мимо санчасти, стучит по стеклу, улыбается и машет ему рукой. Это ничего не значит. Так, пустяки. Зина — ничья. В том уверились твердо. Да оно так и было, и казалось — останется навсегда. Во всяком случае до конца войны, как утверждала сама Зина.

Но вышло по-иному.

Все изменилось после прихода в полк капитана Удалеева.

Он прибыл из фронтового офицерского резерва незадолго до Нового года и первое время находился во втором эшелоне, помогая там интендантам подтянуть полковые тылы. Позже уже, кажется, не было дня, чтобы он не бывал в авангарде частей, выполняя наиболее срочные поручения командира полка. Тот сразу поверил в Удалеева. В его напористость, быстроту действий и умение ладить с фронтовыми снабженцами.

В полку Удалеев пришелся ко двору. Молодой и жизнелюбивый, отмеченный наградами, он производил отличное впечатление. Он покорял лихой военной выправкой, находчивостью и не боялся браться за все, что требовалось полку.

С тех пор прошло немного времени, и произошло то, чего меньше всего ожидали штабные и сама санинструктор Зина Калюжная: она влюбилась в Удалеева. Куда девались гордые намерения оставаться строгой и недоступной? Зина влюбилась с той неудержимой, не терпящей преград страстью, на которую бывают способны только очень чистые, прямые натуры. Как скованные холодными зимами быстрые реки весной, вздыбив ледяной панцирь, рвутся вперед, увлекая с собой все, что мешает их открытому течению, так и любовь, не знающая того часа, когда придет ее время, однажды нежданно вырывается наружу и несется навстречу неизведанному, не считаясь ни с рассудком, ни с препятствиями.

Удалеев покорил, пленил и приручил «ничью Зину». Никто не знал — стоило это ему больших усилий или все случилось само собой, только вскоре их часто стали видеть вместе, и все сделалось понятным даже для самых недогадливых. В Зине заметили перемены. Она теперь громче и веселей обычного смеялась. При этом, кажется, без особого повода — просто так, от душевного ликования, что ли. А Удалеев под разными предлогами что ни день заезжал в санчасть. И у всех на виду торчал возле санчасти, дожидаясь хозяина, его трофейный «цундап» с коляской.

Кое-кто поговаривал, что где-то в другой части капитан уже проводил в тыл молоденькую связистку, которой ничего больше не оставалось, как вернуться домой. Но Зина дурным слухам не считала нужным верить и лишь радовалась посетившему ее еще не изведанному счастью разделенной любви.