Аркадий Минчковский - В наши дни

С волнением, со сжимающимся сердцем перехожу улицу Володарского. Еще несколько шагов по Коммуне — и вот оно, поразительно сохранившееся небольшое, в два этажа, каменное здание старой гимназии. В двадцатые годы в ней помещалась школа первой ступени. Забытое ныне деление подразумевало классы, включая пятый. С шестого начиналась вторая ступень и заканчивалась девятилеткой. Не нужно забывать — в те годы окончание и пяти классов, в особенности в глубине страны, являлось не таким уж малым делом. До обязательного среднего образования было еще так далеко. Здесь, на улице Коммуны, в начальные классы первой ступени ходил и я.

С тех пор дом внешне ничуть не изменился, даже будто стал привлекательней, во всяком случае внешне опрятнее. Только квадратные окна нижнего этажа почти сравнялись с тротуаром. Впритык к светло-желтому дому, на такого же цвета каменной арке — открытому входу в школьный двор (двери в здание находятся внутри него) — восседают чем-то похожие на сфинксов каменные львы. Они замерли здесь навеки. Да, это так. Львы на школьных воротах красуются тут дольше ста лет. С некогда внушительной высоты они видели проходивших мимо ссыльных: губернаторского письмоводителя Герцена и чиновника присутственных мест Салтыкова (Щедрина), посетившего Вятку воспитателя наследника престола поэта Жуковского и Наталью Николаевну Пушкину-Ланскую, второй муж которой, генерал Ланской, был некоторое время вятским крупным военным начальником. Сохранившиеся каменные изваяния, к слову сказать, созданные руками неизвестного небесталанного скульптора, восседали над арками ворот перед многими казенными домами губернского города Вятки. Может быть, это был ее некий символ, своеобразие и даже гордость. Возвышаются они кое-где над арками и ныне. Почерневшие от времени, кто без хвоста, кто без лап или половины морды, иные уже в одиночестве, без своего исчезнувшего напарника, печально напоминают они о своем утраченном сторожевом величии. И современные жители теперь уже не проходят под арками, а огибают их по протоптанным дорожкам, потому что улицы поднялись и под аркой теперь вряд ли пройдет и человек среднего роста. Какая уж тут прежняя губернская гордость! А жаль, ведь редкий любознательный заезжий в Киров не обратит внимания на эту характерную архитектурную деталь города, которому уже минуло шестьсот лет.

Но дети еще и сейчас пробегают в школьный двор под аркой, под которой проходили и мы. Рядом, с левой стороны, во втором этаже окна нашего класса. Сколько смотрел я сквозь эти стекла на улицу Коммуны в тоскливом ожидании звонка, извещавшего об окончании уроков! Он подавался звучным ручным колоколом и радовал тем, что настал час схватить ранец и, выскочив из школы, нестись вниз по улице Володарского. Домой мы бежали вместе с моим недальним соседом Ольковым и, как ни спешили, непременно на минуту-две останавливались у входа в «Прогресс», разглядывая выставленные под стеклом картинки из фильма, который вечером будут «крутить».

В классе я сидел за партой как раз у окна. Отчего-то пуще всего помнилась зимняя картина. Сугробы по краям тротуаров. Снег на крышах, подоконниках, в воронках водосточных труб. Его полно везде, но он все идет и идет…

Навсегда запечатлелся один зимний день. Это было в январе 1924 года.

Погода выдалась морозная. С утра шел снег. Его в эту зиму в Вятке выпало предостаточно. На крутых улицах среди белизны темнели лишь невысокие стены сбегавших по холмам домов да столбы городского электроосвещения. Снег пуховиками лежал на подоконниках и выступах зданий. Белым толстым покрывалом выгибался на головах и спинах надворотных львов.

Мороз, как обычно, в Вятке был сильным, но безветренным. С утра печки в школе жарко натопили. Из теплого класса интересно смотреть в окно: уткнув носы в меховые воротники, по улице спешат прохожие, пробегают покрытые голубоватым инеем, будто поседевшие лошади.

Нас мороз не страшил. Поглядывая в окна, мы дожидались той минуты, когда наперегонки побежим по домам и, забросив в комнаты ранцы и сумки, схватив санки, кинемся на улицу, словно для того только и созданную, чтобы по ней со свистом лететь вниз.

Наша учительница стояла за старой кафедрой и что-то нам диктовала, когда в класс вошла женщина в расстегнутом, подбитом мехом, кожане. Серый пуховый платок ее был спущен на плечи. Женщина двинулась к кафедре. Учительница вышла навстречу. Женщина в кожане что-то тихо сказала учительнице. Та замерла и побледнела. Повернувшись к нам, сидящим за партами, негромко сказала:

— Дети, инспектор губоно принесла горькую весть… Умер Ленин… Владимир Ильич. Наш вождь.

Мы были малы. Росли уже при Советской власти, не зная никакой иной. Ленин был для нас всем. Это благодаря ему люди в России стали равными. С ним Красная Армия победила белогвардейцев. Теперь наши отцы и матери больше не работали на хозяина, а строили новую жизнь, которую учил их строить Ленин. Мы это уже знали, и мы любили Ленина. Знали и то, что он думает о нас, детях. Он был далеко, в незнакомой нам Москве, но он наш.

И вот Ленина не стало.

Никто не шелестел страницами, никто не положил со стуком ручку с пером, которой писал. В классе сделалось так тихо, что за двойными рамами был слышен скрип шагов. Я сидел у стены в первом ряду, пересаженный сюда за болтовню на уроках. Я видел кожанку инспекторши. На ней еще не высохла влага растаявшего снега, а мне думалось — это еще не высохли слезы женщины.

В тот день нас отпустили домой раньше обычного, но по широкой лестнице бывшей гимназии мы спускались без шума и толкотни. Одевались не тузя друг друга. И домой не бежали сломя голову. Мы понимали: случилось то, чего не должно было случиться. Умер Ленин, и мы все притихли, словно осиротели.

Недели через две на углу улиц Коммуны и Володарского я купил журнал «Экран». На обложке его была помещена цветная картинка: в густом снегопаде по рельсам шел паровоз, убранный еловыми ветками и траурными лозунгами. Поезд вез гроб с телом Ленина. Его встречали люди в шапках и зимних пальто. Плечи их были покрыты снегом. Это были члены советского правительства. По очкам и бородке я узнал Председателя ВЦИКа Калинина.

Вятка, и так совсем не шумная, в те дни и вовсе притихла, но вот настал час похорон Ленина, и город наш отозвался скорбными звуками. Хоть и не много было тут фабрик, и не отличались их гудки мощностью, но в тот час в морозной тишине рыдания фабричных гудков плыли над застывшим в минуту молчания городом, печаль их голосов навсегда запечатлелась в моей ребячьей душе.

Я иду по улице Коммуны. За зданием начальной школы двухэтажное здание бывшей гимназии старших классов, называемое Школьный городок. Теперь оно выросло еще на два этажа. Здесь начало Театральной площади. По линии прежней улицы, отступя от Школьного городка, стоял маленький деревянный театр. Перед ним находился небольшой садик, а от него, строго напротив театра, несколько вниз шла улица Карла Маркса, о которой я уже рассказал.