Аркадий Минчковский - В наши дни

Но не успел он еще дождаться известий по радио, как война, во всей ее горькой действительности, пришла на тихую станцию.

С западной стороны прибыл и остановился, ожидая встречного, поезд с ранеными. Под санитарные вагоны были приспособлены обыкновенные жесткие. На крышах натянуты полотнища с красным крестом. Но крест не уберег поезд. Два последних вагона были продырявлены пулями. Почти все стекла в них разбиты. И все-таки в них ехали раненые. Ими был переполнен весь состав. С головами, забинтованными так, что лица едва можно было рассмотреть, с руками в гипсе и бинтах, сквозь которые еще просачивалась кровь, с повязками, закрывающими и по одному, и по два глаза, прибывшие с фронта раненые, все молодые ребята срочной службы, в измятых гимнастерках с зелеными и красными петлицами, теснясь, выглядывали из вагонных окон. Те, кто был на ногах, стояли в тамбурах, курили и оглядывали станцию. Коренастый боец с забинтованной выше уже несуществующей кисти правой рукой левой подхватывал кружку с квасом, которую подавала ему женщина с большой бутылью, и притом еще балагурил.

Покинувший свое место на площади базар теперь растянулся вдоль эшелона. Раненые протягивали из окон деньги. Многие женщины платы за свой товар не брали: «Не надо денег, чтобы ты до матери доихал, ридный!» Другие брали, но стеснительно: «Да буде, буде!.. Шо там е…» Старухи вытирали слезы концами белых платков. Невесть откуда взявшиеся подростки, лет на пять моложе едущих с войны парней, допытывались у раненых: «Ну, как там он?» Им отвечали: «Жмет, подлый», «Мы даем и даем, а они, твари, лезут и лезут…», «Сверху что дождем сыпет… Кабы нам авиации поболе…»

С прибытием эшелона с ранеными все изменилось на тихой станции. Тучный дежурный в сдвинутой на затылок порыжелой фуражке проворно выбегал на платформу, чтобы скорее отправить встречный поезд, снова нырял в служебную дверь и, через минуту выскочив из нее, с жезлом в руках спешил в голову санитарного эшелона. Простояв на станции короткое время, санитарный состав двинулся дальше в тыл, и люди на межпутье и платформе смотрели ему вслед, пока прямоугольник последнего вагона не растаял в фиолетовом мареве знойного дня.

С того момента зачастили в обе стороны составы, проходившие через потревоженный дыханием фронта тихий городок. К концу дня появился и поезд, идущий на северо-восток, к которому прицепили пульмановские вагоны. Теперь они оказались в хвосте состава. На площадке, где ехал до тех пор проводник театрального груза, обосновался немолодой главный кондуктор товаро-пассажирского.

— Вы седайте на паровоз. Машинист знае… Зараз даю отправление! — приказным тоном прокричал Аркадию Павловичу дежурный по станции.

В паровозной будке, куда его пустили без протеста, он узнал, что в двух пассажирских вагонах едут беженцы. Состав продолжали порожние товарные двухоски. За ними катились воинские теплушки, в которых ехал эвакуированный пионерский лагерь. На одной из остановок, пока поезд томился у закрытого семафора, Аркадий Павлович увидел пионеров. Они ехали со своими почти такими же юными вожатыми и начальницей лагеря, молоденькой женщиной, старавшейся не обнаруживать растерянности, хотя она и не знала, куда их с детьми везут и где высадят. Пионеры ехали в летней одежде, с легкими чемоданчиками и вещмешками. Не у всех имелись и летние пальто. С собой они везли фанерные щиты с ярко разрисованной стенгазетой и правилами распорядка лагерной жизни.

Женщины из пассажирского вагона, узнав, что Аркадий Павлович едет на паровозе, стали его звать к себе:

— Идите, поднимайтесь сюда. Хоть тесно, да все отдохнете. Мыслимо ли всю ночь там…

Много часов не смыкавший глаз, он не заставил себя уговаривать и через несколько минут уже устраивался на третьей полке, с которой с готовностью спрыгнул худенький рослый мальчик.

До утра, пока спал, проехали всего две станции. В ранний час пробуждения снова, будто не двинувшись и на километр, стояли в открытом поле у такого же, как и вчера, светофора.

Аркадий Павлович умывался на откосе возле вагона с помощью того же худощавого подростка. Опрокидывая на его руки остатки воды из кружки, мальчик таинственно спросил:

— Вы начальник вагонов с золотом, да?

— Каких вагонов?

— Тех, где часовой. Там золото, чтобы оно не попало к фашистам, да?

— Что еще за часовой?

— Ну там, в конце.

Поблагодарив мальчика, администратор заспешил в хвост состава, где узнал, что за ночь на какой-то станции к их эшелону добавили два закрытых товарных вагона. На площадке одного из них находился охранник полувоенного вида с ружьем в руках.

— Спецгруз. Опасный. Взрывчатка, — как бы по секрету сообщил главный кондуктор. — Приказано довезти по назначению. Километров сто еще пойдут с нами.

Не обрадованный этаким соседством в составе поезда, Аркадий Павлович возвращался к паровозу. По дороге приостановился, глядя на повыскакивавших из теплушек пионеров. Со свистом, с гиканьем носились они по еще не обсохшей от росы траве. Раскинув руки, кружил в поле мальчик лет девяти. Наклоняясь на виражах, он изображал истребитель. Бах!.. Бах! — стреляли двое других из зениток-палок. Дети оставались детьми.

Потом поезд шел через степь, казалось, простиравшуюся без конца и без края. Вдали ершились обсаженные пирамидальными тополями небольшие хуторки. В пассажирском вагоне к Аркадию Павловичу, как к единственному тут мужчине, относились со столь заботливым вниманием, что ему сделалось не по себе и он снова перебрался на паровоз.

Чем дальше продвигался к северо-востоку эшелон, тем упрямее напоминала о себе война. Проезжали мимо черных проплешин сгоревшей на корню пшеницы. От земли тянуло запахом пригорелого хлеба. Невдалеке, справа и слева, темнели воронки от фугасок. Около линейных постов железнодорожники рыли спасительные щели. Приближаясь к городу, увидели спрошенные под откос, искореженные огнем остовы трех пассажирских вагонов. Что-то сталось с теми, кто был в них?!

Отведенный на возможно дальний путь состав на этот раз замер в стороне от станционных служб. Главный кондуктор передал по вагонам, чтобы на случай воздушной тревоги выходили и рассыпались в степи. Она сразу за стальными путями тянулась до горизонта, где синела полоска леса. Построив по два в колонну, пионеров увели кормить в город. В вагоне, где они ехали, остались лишь дневальные.

Хотя на путях шла активная маневровка, состав, где были пульманы, простоял без движения до позднего вечера. Не были отцеплены и вагоны со взрывчаткой.

В пассажирских уже легли спать, когда к эшелону, задним ходом, подкатил паровоз и, попыхивая, стал ждать «добро» на дорогу. Но шло время, сделалось совсем темно, и разрешения на дальнейший путь не поступало. Звездная ночь окутала степь. С места, где стоял поезд, было видно, как подрагивала синими огоньками стрелок незасыпавшая станция. Издали доносилось лязганье буферов, трели сцепщиков, отклики паровозов и громыханье первого их рывка с места. Сидя на нижней ступеньке вагона, Аркадий Павлович думал о доме. В театре сейчас, наверное, уже заканчивался спектакль. Что они, вернувшиеся из отпуска, сейчас там играли? Ведь все для сцены было тут, с ним. Подняв взгляд к небу, он смотрел на светящийся ковш Большой Медведицы. Ярко сияла Полярная звезда. По ней можно было определить, в каком направлении находится Ленинград и питерский пятиэтажный дом с квартирой, где сейчас, конечно же, не спала, думая о нем, милая его Лидуша.