Аркадий Минчковский - В наши дни

— Да я не затем. Гори они…

Хотелось ему быть сейчас простым и веселым. Не спугнуть ее. Спросил вдруг почему-то на «вы»:

— Собирались куда?

— Да нет, так.

Аня вытащила вилку из штепселя.

— Может, поужинаем вместе? — сказал Алексей. — Скука тут. Никого нет.

И Анька, наверно, не так поняла его. Она растерянно огляделась вокруг и пожала плечами.

— Да у меня нет ничего.

— Порядок, — кивнул Алексей. — У меня кое-что найдется.

Он торопливо зашагал по коридору к себе. Когда вернулся с продуктами, увидел, что дверь в Анину комнату была по-прежнему раскрыта. Прошел к столу и положил покупки на клеенку.

— Вот, что есть.

Аня затворила за ним дверь. Потом сказала:

— У меня кабачковая икра и конфеты. Садитесь…

Не знала, видно, как его называть, и он подсказал:

— Алексей Прокофьевич. Алексей, сын божий… А вообще-то Лешка, и все.

— Леша, — сказала Аня. — Леша — это хорошо. Так и звать вас можно?

— Пойдет. Только почему «вас»? Кто мы такие?

Аня быстро и умело захлопотала у стола. Вытащила тарелки и блюдечки. На клеенку легли нож и две алюминиевые вилки. Отыскалась стопка и зеленая пузатая рюмка толстого стекла. Копченая селедка была нарезана на кусочки и уложена, будто целехонькая. Алексей с удовольствием наблюдал за тем, как быстро и ловко со всем этим справлялись Анины руки.

Затем она очистила головку лука и настругала его тонкими ломтиками. Положила их плашмя на тарелку и полила уксусом.

— Вот такая еще закуска, — сказала Аня.

Сели к столу. Легким ударом ладони Алексей выбил пробку, водка вспенилась. Он экономно налил неполную стопку, а рюмку хотел дополнить до края, но Аня предупредила:

— Мне немножечко. Вот столько… Все!

Алексей выпил всю порцию разом. Аня тянула водку, как вино. Он подбадривал:

— Что, и такой не осилить?

— Да я захочу — могу, — махнула рукой Аня. — Приходилось на фронте. Согревались при помощи…

— Без нее и вовсе сдохнешь, — мотнул головой Алексей, закусывая куском пахучей селедки.

— А с ней и подавно. Случались у нас случаи, — сказала Аня.

— Ты где была?

— Тогда на Ладоге. Знаешь Кобону?

— Слышал.

— В стройбате. С него начинала, им и кончила.

— Хлебнула, значит, своего.

Она пожала плечами.

— Там на дороге, вообще-то, бомбили. У-у-у!.. А страху показать нельзя. Я же сержант была. Младший…

— Да ну! Начальство. Наградили хоть?

Простодушно рассмеялась.

— За что это? Мы немцев только пленных видели.

— Они и там такие же. Только пожирнее.

— Убивал?

Анька смотрела ему в глаза с любопытством и каким-то боязливым интересом, будто впервые видела перед собой человека, который сам убивал врагов.

— Приходилось, — кивнул Алексей.

— Жалел потом?

— Нет. Не ты его — он тебя, гнида… Всех нас до единого. Такую им Гитлер задачу поставил. Ну, а мы.. Ненависть к захватчикам, понятно?

Оба помолчали. Аня взглянула на руки Алексея. Пальцы его лоснились от селедочного масла. Сунула старенькое полотенце. Он поблагодарил кивком и принялся вытирать.

— Теперь вон, как свои… На улице канавы для газа копают. Будто и не фашисты, — продолжала она прежнюю мысль.

— Люди, — вздохнул Алексей. — Тоже люди…

Он вытянул ногу с протезом и невольно взглянул на нее. Так случилось, что на его протез в этот момент посмотрела Аня.

— Их работа, — кивнул Алексей. — Теперь не воин и не человек вообще при их содействии…

— Ты герой, — сказала Аня.

Взглянул исподлобья — всерьез она? Может, и не шутит. Продолжал:

— А нас они ух боялись. «Шварцтот» называли. Черная смерть по-ихнему.

— Ты герой, — повторила Аня.

Он налил еще. Она подняла свою рюмку.

— За героев, которые землю нашу спасали.

И выпила до дна.

Сидела она невысокая и крепкая. Щеки раскраснелись, и небольшой, немного курносый нос забавно белел. Юбка ей, наверно, становилась узка, она плотно обтягивала бедра и все время лезла вверх, обнажая круглые колени. Анька видела, что Алексей смотрит на ее колени, и поминутно напрасно оттягивала юбку вниз, как будто ехала на велосипеде.

Хорошо было у Аньки в комнате. Тепло и чисто. Не то что у него. А ведь жили рядом, разделяла всего-навсего лишь вот эта заклеенная с двух сторон дверь, на которой с Анькиной стороны был приколот вырезанный из «Огонька» портрет Сталина. Выпитое для Алексея было совершенным пустяком, а вот почему-то разливалось блаженным теплом по всему телу.

Но и Ане, видно, хотелось поговорить. Она засмеялась и выложила Алексею сполна свою коротенькую биографию, первая часть которой была детдомовская, вторая полуфронтовая, а третья еще неизвестно какая, поскольку лишь начиналась. Выложила все до конца, утаив разве только самую малость про свою нескладную любовь, которая вот уже, кажется, начала ослабевать.

— Вот и вся я, — завершила недолгий и нехитрый рассказ Аня и вдруг спросила:

— А у тебя мать есть?

И впервые за долгое время Алексей почувствовал, как загорелось у него лицо. Вспыхнуло не от чего-нибудь, а от стыда. Чувства, которого давно не испытывал.

— Есть, — сказал он. — В деревне. В Тюменской области.

— Пишешь ей?

Ответил неопределенно:

— Пишу иногда.

Алексей врал. Матери он не писал. Не писал давно. Послал последнее письмо из госпиталя. Дал знать, что жив и здоров. Воинскую часть-де переменил и сообщал новый адрес. Про то, что лишился ноги и лежит в госпитале, — ни слова. Давно он не был в своей деревне Скоблино. Сам даже не помнил, когда ездил в последний раз. По первому году службы, что ли. Была потом мечта — явиться домой с победой, грудь, как говорили старики, в крестах… Вот каков он, Леха Поморцев!.. Вышло иначе. Куда он домой безногий, кому нужен?! Собирался про все написать, да не до того было. Закрутила новая разгульная жизнь. И не видел он ей конца и не знал, чем она кончится.

А тут впервые за долгое время сидел перед Анькой будто виноватый. Чувствуя свою вину перед старухой матерью и сам до конца не понимая, в чем эта его вина есть.

— Погоди, — сказал он Ане. — Погоди малость, я сейчас…

Поднялся, тяжело прошагал в свою комнату. Аня слышала, что-то там ворочал. Решила — пошел за баяном. И не хотелось ей сейчас баяна, не нужна была музыка, а чтобы Алексей поскорей вернулся нужно было, необходимо. Не хотелось быть дольше одной в сегодняшний субботний вечер, так неожиданно вспыхнувший чем-то новым, неясным.

И Алексей вернулся. Положил кулак на стол, а затем разжал его и убрал руку. И остались на клеенке орден Красной Звезды и две белые серебряные медали.

— Вот они, мои кровные, думаешь, зря я с фрицами… — тихо сказал Алексей и опустился на стул.

Аня взглянула на его награды с засаленными ленточками. Потрогала рукой звездочку.