Вячеслав Марченко - Место встречи

— Я те дам, не брали! Я те дам…

Командир тоже поддался общему шутливому настроению и, пряча улыбку, вполне серьезно и даже в некотором роде озабоченно спросил:

— Пеньку подавать-то или проволоку?

Пенька — пеньковый трос, а проволока — стальной трос — на военных кораблях именовались полностью, на торговых же судах, а равно и на буксирах они назывались пренебрежительно — пенькой и проволокой, и командир решил, что называется, потрафить капитану буксира, и тот расчувствовался, заулыбался широченной улыбкой, вытер губы и, все еще улыбаясь, важно сказал:

— Давай проволоку. С ней больше надежи.

— Заводи стальной трос! — строго приказал командир.

— Пошел стальной! — тотчас за ним повторил Самогорнов, строй его башни сломался, из него выскочили несколько матросов, одни стали на вьюшку, другие потянули трос к носовому клюзу, на буксир пошел бросательный конец, и скоро трос закрепили и там, на буксире, и тут, на палубе крейсера; буксир поднатужился, как бурлак, перекинувший бечеву через плечо, и повлек крейсер в створ дока.

Зрелище со стороны было смешное и печальное: буксиришко этот, будучи с виду сам плюгавеньким и грязным, с длинной тонкой трубой, которая продолжала вонюче чадить и окуривать баковую команду, перетянув через плечо всю ту же бечеву, тянул в док красавец крейсер. Но лучшего буксира портовое начальство дать не могло, потому что тогда оно лишалось бы его на несколько суток, вернее, на столько суток, на сколько замуровал себя в док крейсер, а это уже была непозволительная роскошь. На причалах и на кораблях скопились свободные от вахт и нарядов моряки и, забавляя себя, скалились по поводу этой далеко не репинской картины; и капитан первого ранга Румянцев, понимая весь комизм своего положения, мало-помалу темнел и наливался злобой. Старпом Пологов это тотчас же заметил и подобру-поздорову перешел на другое крыло мостика под тем благовидным предлогом, чтобы-де посмотреть, хорошо ли открылся створ дока; но капитан буксира, кажется, при всей незначительности своей посудины дело знал туго, и буксир, а следом за ним и крейсер шли прямо в центр ворот.

— Ты куда бегаешь? — спросил Румянцев, когда старпом Пологов вернулся.

— Ходил посмотреть, хорошо ли лег створ, — быстро произнес Пологов заготовленную на всякий случай фразу.

— А для этого и бегать не надо, — сердито сказал Румянцев. — И так все видно. Буксиришко дрянь, а у капитана чутье как у собаки.

Док, в который заводили крейсер, был сухим в отличие от плавучего и представлял собой прямоугольный бетонный ковш с герметическими воротами в сторону моря. Ворота отперли еще утром, вода в доке плескалась почти с краями, глубины не чувствовалось, и поэтому даже не верилось, что в доке уместится крейсер, но кроме крейсера в нем должно было найтись место еще и для буксира, который степенно, по-бурлацки уже вошел в ворота и следом за собой повлек в них и крейсер; и когда ворота миновали и нос крейсера, и первая башня, вошла уже и фок-мачта, случилось непредвиденное. Налетел прижимной ветер, и крейсер бортом чиркнул по борту дока.

— Раззява! — довольно-таки крепко выругался командир, и старпом понял, что он имел в виду боцмана, который не успел вовремя подставить кранец, чтобы смягчить касание. Пытаясь погасить командирский гнев, старпом Пологов быстро сказал:

— Я получил известие от Михал Михалыча Крутова.

— Что же он? — живо спросил командир.

— Выразил согласие служить под вашим началом.

— Добро, — сказал Румянцев и со скрипом потер ладонь о ладонь. — Добро.

Дальнейшая швартовка, которая в доке отличается ювелирной точностью, шла нормально, тем не менее этот вот мазок бортом, словно дегтем, оставил нехороший осадок, даже плохое предчувствие. А тем временем буксир сделал свое дело, отдал конец и сам отшвартовался, докмейстеры закрыли ворота и включили помпы, вода стала убывать, и крейсер начал медленно выходить на сушу, сперва обнажаясь по грудь, потом по ноги. Теперь самое важное было удержать его на оси дока, укрепив слева и справа распорками и уложив киль в кильблоки, потому что малейшее отклонение от этого осевого положения грозило тем, что крейсер мог перекоситься и таким перекошенным остаться на всю жизнь, а это значило, что он лишался бы своих маневренных качеств. Но докмейстеры были мужики опытные, дело свое знали; по мере того как в доке понижался уровень воды, они швартовыми концами все время подравнивали крейсер, и когда из воды показались кильблоки, он словно бы сам запросился в них, с такой точностью докмейстеры посадили крейсер на киль.

— Голубчик, — обратился Румянцев к Пологову, обретя наконец то душевное равновесие, которое он было потерял, когда крейсер стал уваливаться под напором ветра, — начинайте работы: беседки за борт, штормтрапы тоже. Пока днище мокрое, надо успеть очистить его от ракушки. Схватится — тогда будет дел.

— Есть, — лихо козырнул Пологов и заспешил вниз, и пока он шел, пока разыскивал боцмана, тот уже сам расставлял матросов по беседкам, всячески стараясь загладить свою вину, не зная, что в любом случае участь его уже предрешена.

Беседка — доска, если широкая, или две поуже, сколоченные вместе, — опускалась с матросом за борт и крепилась к леерным стойкам линями. По мере надобности она опускалась все ниже и ниже и должна была опускаться, пока не коснется основания дока. Мокрое днище еще не успело заветриться, было осклизлым, и ракушки отдирались малейшим прикосновением скребка, как сырая грязь. Старпом Пологов в окружении офицеров, командиров боевых частей и дивизионов, ходил по стенке дока и с удовлетворением подмечал, что если работа и дальше так пойдет, то к вечеру весь корпус очистится от ракушки и завтра можно будет удалять ржавчину. За два года, прошедшие с тех пор, как крейсер был спущен на воду, он успел солидно обрасти всякой дрянью, и это не только влияло на его ход, но и затрудняло маневренность.

— Не слишком ли большую бороду отрастили за два года-то, — подумал вслух Студеницын.

— Нда-с, — этак неопределенно отозвался Пологов.

— По-моему, схему покраски плохо подобрали.

— На заводе красились-то.

— Разве я тебя виню…

Тем временем они вышли к тому месту, откуда хорошо была видна царапина на борту, и все, не сговариваясь, горестно покачали головой, потому что хотя и не широко проехались чем-то по борту — в ладонь, не больше, — но в длину — метра три царапина, и легко заделать ее вряд ли удастся.

— Что скажешь, боцман? — спросил Пологов, наперед зная, что ничего путного боцман не скажет.

— В колер трудно попасть, товарищ капитан второго ранга, — уныло сказал боцман.

— Подобрать надо.

— Как же его подберешь?