Вячеслав Марченко - Место встречи

— Так что, товарищ командир, сразу на Севера́ или велено погодить?

— Велено выходить на рейд, а там, говорят, видно будет.

— Что-то нашим штабам четкости стало не хватать, — посетовал Кожемякин.

Румянцев подумал, что комдив раз понуждает его к откровенному разговору, и опять почти неуловимо усмехнулся, как тогда, когда Веригин представился ему.

— Штабы-то штабами, да ведь над штабами и другие штабы стоят.

— Полагаю, что нами занимаются на самом верху? — невинно спросил Кожемякин.

— Ах, Кожемякин, все бы вам знать, все бы вам наперед батьки в пекло! — добродушно проворчал Румянцев, отлично понимая, куда клонит Кожемякин, потом еще раз глянул в сторону Паленова: «Матрос как матрос, но поди ж ты…», — небрежно кивнул офицерам и пошел к себе по левому борту, чтобы больше не видеть Паленова. Когда он, сопровождаемый главным боцманом мичманом Крутовым, отошел достаточно далеко, Самогорнов спросил комдива Кожемякина:

— А зачем он, собственно, приходил?

— На тебя, родной, посмотреть, на тебя, желанный.

— Как знать, товарищ капитан-лейтенант. Может быть, на меня, а может, и на кого другого. — Самогорнов имел в виду Кожемякина; Кожемякин это так и понял.

А на мостике командир боевой части два Студеницын в который уже раз спрашивал Пологова:

— Слушай, а где командир?

— Спустился на полубак.

— Зачем?

— Понятия не имею.

— Странно…

И только Паленов, вспомнив Флотскую улицу и Дашу, зардевшуюся при встрече с Румянцевым, кажется, начал о чем-то беспокойно догадываться.

Вода уже перестала пениться и клокотать, неприметно сокрыла кильблоки, подперла своими плечами днище и в какое-то неуловимое мгновение, которого все ждали и которое почти все пропустили, оторвала корабль от кильблоков и начала медленно его приподнимать.

Возвратясь на мостик, Румянцев как бы опять принял всю полноту власти и ответственности — в общем-то он ее никогда и не слагал с себя, — и Пологов, оставаясь на месте, тем не менее словно бы отошел в сторону, и все пошло своим чередом, установленным давно и навсегда.

Опущенный на дно дока, крейсер выглядывал оттуда надстройками и мачтами, словно обезноженный, если смотреть со стороны; теперь он с каждой минутой, выдавливаемый водой, становился все выше и грознее, и наступила минута, когда крейсер поднялся вровень с другими кораблями, стоящими и тут неподалеку, у стенки, и там, на рейде.

— На крейсере! — окликнули с берега с мегафон. — Пошел ворота!

И следом массивные заслонки, способные сдержать любой напор воды, пошли в стороны, и буксир, ожидавший крейсер с внешней стороны, тотчас же легонько подработал машиной и, став кормой к корме, принял швартовы.

— Буксиру работать вперед! — негромко сказал в микрофон Румянцев. — Боцман, внимательнее смотрите за бортами.

— Корма прошла, — тотчас же ответили по телефону.

Крейсер выводился на чистую воду медленно, словно бы пятясь из тесной каменной загородки, куда его загнали неизвестно зачем; сперва означилась корма, потом грот-мачта со второй трубой, уже начавшей лениво дышать, за ними выползли первая труба и фок-мачта, и крейсер радостно ухнул и раз и другой, огласив причалы и рейд, что он наконец-то свободен.

— Отдать швартовы! — распорядился Румянцев.

«Повременить бы со швартовыми-то», — подумал Пологов и ничего не сказал, потому что любое возражение командир воспринял бы сейчас как ослушание.

Швартовый конец тотчас же отдали, буксир отошел в сторону, и крейсер начал выгребать своими винтами, поднимая со дна бурый и сизый ил — здесь было мелко.

Румянцев, словно бы подслушав мысли Пологова, пробурчал:

— Помимо надежности есть еще и приличия. Так вот, неприлично крейсеру появиться на рейде, выставив вперед корму. И не только выпятить ее, но еще и позволить, чтобы за нее уцепился буксир и волок, как последнюю шлюху.

— Это уж слишком, — миролюбиво заметил Пологов.

— Может быть, и слишком, зато наглядно.

— Чувствуется школа мичмана Крутова, — помолчав, все же сказал Пологов, и Румянцев тоже помолчал и сказал:

— В школе Крутова мы все учились. Так что чего уж попрекать его!

«Да я и не попрекаю, — молча возразил Пологов, словно бы и оставив за собою последнее слово, но притом и командиру не поперечив. — А только и зазорного ничего нет выйти задом на рейд. Каждый знает — не от стенки идем, а из дока».

Крейсер легонько тряхнуло, и Румянцев, а за ним и Пологов, перегнувшись через леера, попытались рассмотреть, что там, под кормой, произошло, и, увидев вдоль бортов ошметки грунта, поняли, что крейсер идет по мелкому месту, видимо отступив на несколько метров от узкого в этом месте фарватера.

— Право возьмите, право! — закричал с кормы в мегафон Крутов.

«Что я говорил?! — подумал Пологов. — Глупо рассуждать о приличиях, когда надежности мало».

— Право руля, — побледнев и словно бы сразу осунувшись, сказал Румянцев.

Крейсер опять тряхнуло, теперь уже в носу, и вода вдоль бортов стала чище, видимо, вышли на глубокое место.

— Боцман, — хрипловатым голосом спросил в микрофон Румянцев, — как корма?

— Корма чиста, — тотчас же ответил матрос на связи, придерживая обеими руками огромные наушники, которые ему явно были велики.

— Запросите полубак.

— Нос чист, — опять сказал матрос, снова приподнимая руками наушники, которые сползли ему на скулы.

— Добро. — Румянцев хотел добавить, что надо бы подтянуть ремешок и тогда наушники не станут сползать, но ничего не сказал и даже словно бы забыл о матросе. — Малый вперед! Лево помалу!

— Есть, малый вперед, — ответил вахтенный офицер.

— Есть, лево помалу, — повторил рулевой.

Крейсер, только что пятившийся и все еще идущий по инерции назад, вздрогнул, как будто напрягся, упираясь невидимыми ногами в невидимую землю, какое-то время постоял в задумчивости и, медленно выгибая за собой воду влево, пошел вперед. Берег, а вместе с ним и док начали отдаляться, и скоро док так слился с берегом, что его уже невозможно было выделить среди прочих строений и сооружений, а скоро и сами сооружения и строения слились в единую черту.

Сколько раз за свою долгую жизнь кораблям приходится приставать к причалам родных и неродных гаваней, и столько же раз матросу — и не только матросу — кажется, что за воротами этой-то гавани уж обязательно он встретится, и познакомится, и полюбит, но гавани в той последовательности, в какой приходят, теряются в сизой дымке, а надежды остаются и живут, не старея, и передаются от одного поколения к другому, как бы тем самым утверждая: «Не ищите себе суженых по свету. Они ждут вас дома».

— По местам стоять! — распорядился Румянцев. — На якорь и бочку становиться!