Вячеслав Марченко - Место встречи

— Братцы, что делаем? — наконец спросил он.

Матросы вздрогнули от неожиданности, посмотрели на иллюминатор и, заметив в нем незнакомого старшину первой статьи, так же дружно отвечали:

— Макароны продуваем.

— Зачем? — еще более заинтересовался Паленов.

— Дежурный кок говорит, что в них гвозди попадаются.

— Скажи-ка ты, — промолвил Паленов и быстро убрал голову из иллюминатора, чтобы не расхохотаться. Это был очередной розыгрыш, которыми тоже испокон веку славился флот. Было время, посылали молодых матросов на клотик за чаем и к кочегарам с мешком за паром. Когда же матросы стали сообразительнее, и розыгрыши пошли более замысловатые. Сам Паленов в первый год службы затачивал бархатным напильником лапы у пятитонного адмиралтейского якоря. Шел мимо него боцман, постоял, понаблюдал, потом спросил:

— Что делаешь?

— Лапы затачиваю.

— Дурак, прости господи, — сказал боцман и пошел дальше, а Паленов так тогда и не понял, за что его обругали.

Он не стал дожидаться, когда появится кок и сделает подношение — был и без того сыт, перехватил у дяди Миши, — вернулся к рубке и доложил, что вахтенные предупреждены и, как только завидят катер, дадут знать тотчас же.

— А собственно, зачем будить старпома? — подумал вслух Веригин. — Дел как будто срочных нет…

— Значит, есть, — тоже подумал вслух Паленов.

Около двух часов ночи с бака — крейсер стоял носом в сторону Мурманска — прибежал вахтенный матрос и еще издали закричал, что идет катер командира. Веригин вскинул к глазам бинокль и сразу узнал катер, зашел в рубку и позвонил старпому. Трубку тотчас же подняли — старпом, видимо, не спал, — и Пологов сердито пробурчал:

— Слушаю.

— Вахтенный офицер Веригин. Идет командир.

— Добро, — быстро ответил Пологов и скоро появился на палубе, поеживаясь от ночной сырости, нехотя козырнул Веригину.

Минут через десять катер командира подвалил к трапу. Румянцев легко перешел на нижнюю площадку и взбежал — ночью показывать свою солидность было незачем, — пожал руку Пологову и Веригину и пошел вперед, коротко спросив Пологова:

— Что случилось?

— Поход, — тихо ответил старпом Пологов.

Слово это — поход — имеет почти магическую силу, потому что, занесенное в приказ, оно приводит в движение не только все корабельные боевые части, службы и команды, но и многие другие подразделения и части, хитроумно сплетенные в ОВРы, СНИСы и прочие тонкие и умные боевые организации, которые как бы разбегаются во все стороны от единого центра — штаба флота и невидимыми нитями снова тянутся к нему. Эти центробежные и центростремительные силы составляют единое целое — флот, в котором крейсер является хотя и не такой уж малой величиной, чтобы затеряться среди прочих величин, именуемых кораблями, или проще — вымпелами, но в то же время и не настолько большой, чтобы иметь самодовлеющее значение. Только иногда, в силу тех или иных причин, о которых чаще всего не принято говорить, кораблям предоставляется автономное плавание, именуемое иначе штурманским походом. Тогда корабль словно бы отпочковывается в отдельную, полностью самостоятельную единицу и становится той каплей, в которой можно разглядеть весь океан.

Именно в такой штурманский поход, имея перед собою задачу ознакомиться с плаванием в условиях полярных морей, и должен был незамедлительно отправиться крейсер. Службы тыла, как и там, на Балтике, в старом городе за дюнами, также были приведены в движение, и ждали только наступления утра, естественно, не светового в условиях полярного дня, а условного, отмеченного боем склянок на кораблях. Но пока еще была ночь, хотя и похожая на день, и Румянцев распорядился доставить в его каюту генеральную карту района, приказал Кондратьеву заварить покрепче чаю, и они с Пологовым склонились над его роскошным овальным столом, на который скатертью легла карта. Поход предстоял далекий и нелегкий. Выйдя из Кольского залива, они должны были взять мористее и тотчас же лечь на курс к Новой Земле; в виду Новой Земли круто ее повернуть и спуститься в Карское море и после суточного плавания по Карскому морю, в котором уже появились туманы и редкие льды, лечь на обратный курс и идти до горла Белого моря, пересечь его и на Соловецком рейде стать на якоря. После полуторасуточной стоянки сняться с якорей, пройти в Кандалакшскую губу, из нее Белым морем вернуться в Баренцево, а там, как поется в песне:

— Да, — сказал Румянцев, — штаб потому и помалкивал, что готовил нам этот поход.

— Поморы тут плавали тысячу лет, так неужели мы не пройдем? — улыбаясь, заметил старпом Пологов, который переволновался, когда командира не было на борту, а теперь обрел, как говорится, философское спокойствие духа. Давно известно, что решать любые задачи куда приятнее и спокойнее, когда впереди есть лицо, которое в конечном счете несет всю полноту ответственности за выполнение этих самых задач. Тогда и сам себе представляешься умнее, и все решения того, ответственного, лица кажутся намного сомнительнее собственных — словом, хорошо все-таки не отвечать за что-то, а только считать себя ответственным.

Старпом Пологов не боялся никакой ответственности и при случае мог любую вину взять на себя, но тем не менее был убежден в том, что его решения намного интереснее и смелее решений Румянцева, хотя эти самые решения, которыми он гордился, почти никогда не высказывались им вслух. «Субординация не позволяет, — посмеиваясь, говорил он сам себе. — Подскажешь что-нибудь, а потом выйдет не так, тебя же и обвинят. Ну их к богу в рай, эти самые подсказки. Дадут мостик, тогда уж и решать буду». Мостик, иными словами — корабль, старпому Пологову пока что никто не сулил. Это была его сокровенная мечта, как, впрочем, и любого офицера, и старпом Пологов усиленно проигрывал в уме все задачи, которые решал Румянцев, мысленно поправлял его и мысленно же принимал свои собственные решения. Время от времени Пологов подумывал о том, что он засиделся в старпомовских штанах, и если пересидит, то никогда уже из них не выберется.

Румянцев понимал это и не угнетал Пологова, давая ему как можно больше самостоятельности, чутьем своим догадываясь, что его в любой день могут отозвать на другую должность, и тогда он сделает все, чтобы Пологов стал командиром крейсера. Крейсер был его детищем. Он принял его на стапелях, и лучшего себе преемника, чем Пологов, Румянцев не желал.

Так или иначе, но часам к пяти они — один в основном молча, другой рассуждая вслух — проиграли до конца всю задачу и вернули крейсер к исходной точке. При этом было выпито стаканов по десять чаю и выкурено по пачке папирос. После этого Румянцев распорядился поднять с постели ни свет ни заря старшего штурмана и велел ему составить предварительную прокладку, а стармеху с корабельным интендантом в двух словах объяснил, что сразу с побудки надлежит готовиться к штурманскому походу.