Юрий Герасимов - Тропою таёжного охотника

Из-за его спины выбежала Дарья Степановна. Накинув на ходу платок, она подошла к Симову, выхватила у него ведра и вышла за ворота.

Хозяйственными делами в этот день занималась только Степановна. Приготовив еду и накрыв стол, она пригласила мужчин к обеду. Прокоп Ильич, одетый во все лучшее, что было у него, чувствовал себя очень стесненно: диагоналевые брюки-галифе давили, как он выражался, «в развилке», а узконосые хромовые сапоги сковывали ноги. Особенно большие неудобства причиняла белая накрахмаленная рубашка: боясь ее запачкать и помять, он неестественно держал руки и голову, поминутно поправляя воротничок и обшлага.

Забираясь за стол под образа, он неуклюже повернулся и рукавом свалил литровую бутылку с водкой. Ее тут же с удивительной ловкостью подхватил Гаврила Данилыч, который имел некоторое пристрастие к спиртным напиткам и потому не сводил с бутылки глаз. За обедом завязался оживленный разговор.

— Я германца знаю, по той войне знаю, — пускаясь в высокую политику, рассказывал Прокоп Ильич. — Заправилы у них и тогда лютые были, сущие душегубы. Газами людей травить додумались! А? Ну и хитры, дьяволы! Союзнички-то наши покамест тихо воюют, не шибко стараются. Оно, конечно, союз союзом, а посматривать за ними нужно. Помню, еще в ту войну говорили, что фабриканты американские сегодня дивизию на фронт против немцев доставляют, а завтра тем же немцам снаряды продают. Вот как! Ради наживы и своих не жалеют! На крови наживаются. Барышники чертовы!..

— А все же капут Гитлеру пришел. Русская смекалка да сила верх взяли! — вставил Гаврила Данилыч.

— Еще не взяли, — возразил Рогов. — Слыхал? Сам Сталин сказал, что фашист, как зверь раненый, уползает в берлогу. А раненый зверь, пока не убит, сам знаешь, все одно опасен. Вот будешь писать ответ Грихе, — обратился он к лейтенанту. — так ему и пропиши, что я, отец его родный, наказываю ему, чтобы он боеприпасу не жалел, добивал гадов до конца. Так… и пиши, чтоб домой не возвращался, пока Берлин не возьмут. Воевать так воевать!

С упоминанием имени Григория у Дарьи Степановны поджались губы и дрогнул подбородок. Симов это заметил и поспешил переменить разговор, напомнив о предстоящем выезде на Шепшулту.

— Поедем, поедем! — поддержал Рогов. — Завтра же поставим коней на шипы, сбрую обновим, гужи заменим — и айда в хребет. Теперь, по голощеку, санями Джилой поедем. Ты у Фоки готовность проверь, догляди, чтобы у саней поднатужил вязья, коня перековал, обутки починил. Зимой тайга шутить не любит, а он ведь малость нерадив. За то и оглох. Здоровый был. В тайге зимой в легкой шинельке без огня ночевал, как волк. Все ему сходило. А потом застудил голову, вот и оглох. Я этак не люблю. Свою жизнь в тайге беречь надо, устраивать так, чтобы жилось как дома…

К концу обеда настроение у всех поднялось, и Прокоп Ильич запел свою любимую:

Гаврила Данилыч подтягивал ему сиплым баском.

После праздника охотники подковали лошадей подковами с коническими шипами, обновили сбрую, отремонтировали сани, отточили топоры и ножи. К отъезду наморозили по мешку вареной «в мундире» картошки, починили унты, сковали подковки для ходьбы по льду и по горам.

Через два дня сборы были закончены, и на зеркальную гладь замерзшей реки выехало три возка. Небольшие охотничьи сани, в семьдесят сантиметров шириной и в два метра длиной, имели высокие тридцатисантиметровые копылья. Этим они напоминали грузовые нарты. В каждом возке были аккуратно уложены и увязаны полцентнера сена, мешок с вареным замороженным картофелем, сумы с хлебом и потники. На заднем трохинском возке виднелись из-под сена ручки двух пешней, лопата и поперечная пила.

Впереди ехал Рогов, за ним Уваров с Симовым. Отдохнувшие лошади бежали рысью, пощелкивая по льду подковами.

Железные подрезы саней легко скользили, раскатываясь в стороны на крутых поворотах. Следом за санями выскочил на лед Батыр. Широко расставляя ноги и неуклюже кособоча задом, он осторожно перебежал реку и исчез в тальниковой чаще.

Подкова для ходьбы по льду.

Охотники свернули на Джилу. Как всегда, мимо каменного «Бойца» вниз по реке тянул ледяной ветер. Спустя час передний по горам возок остановился перед первой джилинской шиверой. Двадцатиградусные морозы еще не успели в этом месте сковать быстрое течение реки. Лишь вдоль левого берега, у обвалившихся каменных глыб, образовался трехметровой ширины ледяной карниз. Рогов со стягом в руке вышел на него и, потоптав ногой, попробовал прочность, затем с силой ударил по ледяной кромке карниза и обвалил тонкую часть. После этого он еще несколько раз постучал в разных местах. Лед оказался достаточно прочным, и он, взяв коня в повод, повел его вперед.

Еще несколько раз приходилось проверять прочность льда на плесах, в которые, видимо, впадали подземные теплые ключи. В таких местах на мелководье, через пятисантиметровый лед было видно, как по дну ходят налимы. Гаврила Данилыч брал топор и с силой ударял обухом по льду над налимом. Оглушенная рыба на минуту цепенела. Старик быстро пробивал прорубь и, засунув в воду руку по локоть, доставал рыбу. Так он добыл с десяток налимов, обеспечив к обеду уху.

По мере приближения к Якушихе, стали встречаться тальцы. Наконец, за последним поворотом, не доезжая до устья этой речки, дорогу преградил талый омут. Охотники вышли на забоку реки и осмотрели препятствие. Свинцово-серая вода в омуте каждую минуту ритмично вскипала, вспучивалась и переливалась мощным потоком от одного берега к другому, постепенно растекаясь на множество струй и воронок. Каждый прилив воды сопровождался нарастающим глухим рокотом. Омут будто дышал.

Правый берег представлял собой отмель, заваленную колодником вперемешку с базальтовыми глыбами, заросшими буйной порослью тальника. На противоположной стороне к омуту подступал вековой лиственничный лес. Замшелые деревья, подмытые быстрым потоком, склонились над водой, опустив в него обледенелые ветви. В воде темнели гладкие отполированные колодины и причудливой формы коряги.

— Вот, лейтенант, рыбы здесь — большие тонны! — сказал Прокоп Ильич. — Метров на двести выше по Джиле есть еще одна такая же ямина. Рыба всю зиму и ходит из этой ямы в ту и обратно. Ежели между ними поставить зимний заездок с двумя встречными мордами, так верняком пару тонн рыбы возьмешь.

Симов укоризненно взглянул на старика:

— Опять за свое берешься, Прокоп Ильич? — спросил он. — Все о заездках мечтаешь?