Александр Ливанов - Притча о встречном
- Название:Притча о встречном
- Автор:
- Жанр:
- Издательство:Советский писатель
- Год:1989
- Город:Москва
- ISBN:5-265-00580-3
- Рейтинг:
- Избранное:Добавить в избранное
-
Отзывы:
-
Ваша оценка:
Александр Ливанов - Притча о встречном краткое содержание
Притча о встречном - читать онлайн бесплатно полную версию (весь текст целиком)
Интервал:
Закладка:
Хозяин кабинета шевельнул бровями — как-то и впрямь не подумалось ему, что райсовет, что вообще советская власть — от слова «совесть»! Думал, от слова «совещание»… Странно даже, так думал. Дальше не копался. Мало ли у него забот! Надо же… Ох уж эти писатели! «Впрочем, не спросил, читал ли его? Хорошо… А я вот как раз читал! Неожиданно, подчас даже парадоксально, но интересно, от жизни все мыслит. Он не сказал, а я вот ему скажу! И тоже хорошо поступлю… Писателям — им позарез нужно знать, что их читают, что думают над их книгами…»
— С какого года на очереди? Состав семьи? Участник войны? Две семьи — но жить хотите вместе?
Каждый говорил, что должен был, они прекрасно понимали друг друга, но каждый оставался «в рамках своей специфики». Председатель был спокойно-уверенный в своем привычном деле. Широкое, простонародное лицо, вобравшее как бы вовнутрь и годы, и пережитое. Грузноватые плечи — тоже как бы вобравшие силу далекой юности. Комсомолец тридцатых? Что потаскали, понянчили на себе эти плечи — шпалы Турксиба? Смолистую обрешетку Магнитки? Мешки с первым колхозным зерном для красного обоза?.. Потом партиец сороковых-роковых, пэтээр на тех же плечах или бронеплита миномета? Историю вынесли эти плечи! Хоть бы каплю духовного зрения кой-кому за океаном, чтоб это почувствовать и понять… Человек из народа, часть — сама участь — народа!
Председатель задавал вопросы, Ф. отвечал, добавляя где психологическую подробность, где деталь из сложного житейского обихода. Взять его семью — это две семьи. Дочь-то без мужа… Лично его сия беда — или знамение времени? Инвалид ли он? Нет, конечно. Три ранения. Но ведь имеется в виду удостоверение инвалида войны… Работает он. Перед всеми удостоверениями литература непоблажна… Пожестче она, чем жизнь…
Председатель слушал, брал из слов Ф. нужное, кивал к делу вроде бы не относящемуся, был вежлив, не отводил лица, когда нажимал на кнопки, говорил что-то в свой многоклавишный телефон. Кто-то входил, выходил, Ф. и не заметил, кто и когда возложил перед хозяином кабинета папку с его фамилией. Председатель тут же принялся ее читать, как-то опасливо вставляя в папку свою большую седую голову, — можно было подумать, что смотрит новый детектив и не уверен, будет ли он интересным… И вдруг председатель чему-то обрадовался. Даже очки осветились. «Чему бы это? Что же там может быть веселого?» — подумал Ф.
— Ведь уже есть решение депутатской комиссии! Могли бы раньше зайти! Надо и напоминать о себе!
Очередь, конечно, но и… совесть нам не чужда? Ведь и здесь оно, как сам толковал, это соборное — «со»? Со-весть, всеобщая, согласная весть? Со-вет — согласное решение? Наконец, и она — со-ветская власть, она власть по общей совести, народная власть? Правильно он все понял? Стало быть, все в порядке? Пришел бы Ф. к ним, собрал бы людей, по душам потолковали б? А? Согласен?..
— И я кивнул, — закончил рассказ Ф. — Иначе можно бы все роботам поручить! Запад, скажем, тот обожает роботов. Люди ведь противятся, не хотят стать вещами и предметами, напоминает о себе душа. Вещь обрекает человека. И если он сильно слышит свою душу, да еще душу ближнего, — там обречен. Ничего он не добьется. Не выжить ему в бездушии… Как в безвоздушии, так сказать… В общем, я кивнул, и меня куда-то повели. Еще какие-то кнопки нажимались, но уже в общей комнате. Наконец какая-то женщина — я ее только со спины запомнил — открыла сейф и извлекла эту гербовку. Знаете ли — она ничуть не волновалась! Для нее это работа — давать людям квартиры! Что еще?.. А больше ничего. Какие-то мелочи писательские… Чья-то девичья коленка и дырочка чулка на ней — из-под легкого однотумбного столика… Машинка «Оптима», шестнадцатая модель, — она у профессиональных машинисток не котируется из-за пластмассовой оболоки. Подушечка штемпельная в вечных пятнах мастики. И, наконец, шлепок печати. Отрывистый, звучный, многозначительный — как некая пощечина моему долгому невезению, что ли!..
— И все же, и все же — четырехкомнатная!.. А знаете, вам могут дать ссуду банковскую на мебель! — перебили соседи Ф., склонного к отвлеченностям.
И о чем только человек думает! Ему надо начать укладывать вещи, поискать хорошие шторы, модную люстру, а он вспоминает чью-то девичью коленку и шлепок печати! С ума сойти с этими писателями!.. И рад-то, кажется, не ордеру, не квартире, а еще чему-то такому!
— Нет, что ни скажите, разговор был — творческим! — щелкнув на животе узкими подтяжками, как бы подвел итог один из соседей, из тех, кто привык, чтоб последнее слово было им сказано: еще бы, когда-то сосед этот был не то замдиректора, не то главбухом!..
Ф. обернулся, обвел взглядом всех соседей, остановился на сказавшем эти, странные для Ф., слова.
— Вы серьезно считаете, что — творческим?
ВНУТРЕННИЙ КРУГ
Спотыкаясь на промерзших кочках, путаясь кирзачами в густой и жесткой траве аэродромной обочины, мы с Мовчаном наконец добираемся до полусгоревшего эсбэ…
В газете все это красиво звучит, все расписывается под орех, и про подвиг, и про героизм, и неизменно в итоге: «…и на горящем самолете произвел посадку на своем аэродроме». С газетчиков взятки гладки. А что потом?.. Вот он лежит на краю аэродрома, скоростной бомбардировщик — и скоростной, и лихой когда-то между Испанией и финской!.. Вообще-то скорая, прямо-таки мотыльковая, жизнь у самолета. Чуть разлетался, слезай с неба, устарел… А этот — разве это вообще машина? Уродливый дюралевый мертвец, над которым уже вьется воронье… Труп самолета. Не знаю, как Мовчан, мой старший механик, мне обидно: на своих самолетах дел невпроворот, а тут — подвалило… Ни самолету, ни одной его части не увидеть больше неба! Конечно, выполняй приказание, а все одно работа бессмысленная, только раздражает показухой. Хорошо приложился: бензобаки взорвало, внутренности крыла выворотило, висят обрывками жил трубки, тяги, провода, рванина дюрали глухим скрежетом огрызается ветру, левая нога шасси переломлена, ее не видать, вдавило в центроплан…
— Оцэ ото! Птаха-невдаха! — процедил сквозь зубы Мовчан.
Мой старший механик всклень налит здоровьем, красный лоск шеи, точно подкрашенная опара через край макитры, прет, стекает на воротник молескиновой технарской куртки, щеки, как красные, праздничные, довоенные шары резиновые, того гляди лопнут. А здоровья все еще избыток, девать его больше некуда — вот разве излучать смехом! Мовчану и палец показывать не надо — он смеется почти рефлекторно, по поводу и без всякого повода. Многие не понимают, что это в моем старшем механике от здоровья, считают его человеком незатейливым, даже жлобоватым… К тому же Мовчан за всю жизнь книжки не прочитал! Даже такую замечательную, как «Записки майора Пронина». Этот майор насобачился ловить шпионов прямо на улице, в толпе их нюхом чует! Все в полку книжку по нескольку раз прочитали, пока шрифт не исчез со страниц — не то стерся, не то помутился под слоем чего-то нетипографского. Летный состав ворчал на технарей — залапали, мол, немытыми ручищами. Мовчан, хоть и не читал он этой замечательной книги, встал на защиту технарской братии, руки показал свои — чистые, даже под ногтями ни следа автола. Что хирург, что авиационный технарь умеют мыть руки! И, стало быть, зачем треп развешивать? Разве еще у прачки такие чистые руки! Мовчан пытался что-то по этому поводу добавить на словах, но, будучи флегмой и тугодумом, так долго тянул свое «оцэ́ ото́», что на него все зашикали, тоже защитник нашелся!.. А Мовчан необидчив, знает он свое косноязычие, не помогает его украинская мова русскому языку, живут они в нем, по собственному признанию, как еще до Переяславской рады, — и он первым смеется. Да так, как только он это умеет! С воем, стоном, оханьем и кряканьем, наконец, с ровным гулом — точно оба мотора на форсаже! А в полку его так и прозвали — «оцэ ото»! Почему, почему он мой старший механик?..
Читать дальшеИнтервал:
Закладка: