Александр Ливанов - Притча о встречном

Дон Гуан слишком упоен собой, чтоб не стать истинным поэтом-пророком!.. Он эгоист, в любви он ищет не самоотрешения, а наслаждения. Эстетика в нем враждует с этикой. Богемно-романтическому искателю неопределенного идеала любви, но обретающему каждый раз лишь определенное любовное приключение, ему, Дон Гуану, неведома духовность любви! Он знает многих женщин, но не познал душу ни одной женщины, ее жизненное и природное начало. Слово Дон Гуана быстрое и острое, как удар его шпаги, но ум и чувство его неглубоки. В поиске любви он так же драматичен, как Дон Кихот в поиске справедливости. Его поражение перед великим триединством, жизни, любви и творчества, предопределено! И как живо напоминают трезвость и рассудительность, лукавость и находчивость, все земное чувство реальности Лепорелло оруженосца «рыцаря печального образа» — Санчо Панса!

Вспомним, что чарующая сила песен Лауры — в мелодии, в ее голосе, в ее гитарном искусном сопровождении («Какие звуки! Сколько в них души!»), и лишь слова — Дон Гуана («А чьи слова, Лаура?» — «Дон Гуана».). Лаура не влюблена — она любит Гуана. Заслуга песни именно в ее музыке, которая рождена истинной любовью. Недаром один из слушателей говорит здесь: «Из наслаждений жизни одной любви музыка уступает; но и любовь — мелодия».

Лаура — артистка, она профессиональная певица, в отличие от Гуана — ей ведомо вдохновение: «Я вольно предавалась вдохновенью, слова лились, как будто их рождала не память рабская, но сердце…» Лаура не погибает, как донна Анна… И все растет расстояние между стихотворцем Гуаном и его создателем — поэтом. Никогда Дону Гуану не видеть подлинного счастья в любви! Оттого так неуемен его поиск любви. Более того, Дон Гуан обречен и погибает поэтому. Жизнь и творчество не сбылись — и вместе с «каменным гостем» он «проваливается». Оба — как не жили, оба как каменные! Вряд ли имеют основание толки о сходстве в судьбе Пушкина и его Дона Гуана: мол, оба — поэты — изгнанники власти… Но ведь Гуан изгнан не как поэт, а как любовник и дуэлянт! Он таким и выступает, главным образом, в «Каменном госте». И вряд ли можно согласиться с Анной Ахматовой, которая в Дон Гуане видела в основном ссыльного поэта, видела в этом сходство с судьбой Пушкина. Не меняет дела и то, что Дон Гуан сам себя считает поэтом. Стихослагатель любовных песен, импровизатор их под гитару — все это далеко от пушкинского — пророческого — статуса Поэта и Поэзии!.. Не сочинитель любовных песен, а именно любовник интересовал Пушкина в Дон Гуане. Его он и художнически исследовал. И не ради его самого, ради ответа на собственное прошлое. Ведь еще весной того же года Пушкин писал будущей теще: «Заблуждения моей ранней молодости представились моему воображению; они были слишком тяжки и сами по себе, а клевета их еще усилила; молва о них, к несчастью, широко распространилась». Таким образом — мы видим общие мотивы и побуждения как к элегии «Безумных лет угасшее веселье», так и к «Каменному гостю»…

Семейные отношения поэта, его тягостные отношения с отцом, человеком редкостной скупости, конечно же нашли отражение в «Скупом рыцаре». Исследователи подчас испытывают смущение именно от личных мотивов в произведениях поэта — будто это обстоятельство может умалить общечеловеческое значение гениальных созданий! Между тем скупость (наряду с трусостью) хоть и не «смертный грех» из реестра священного писания, но это поистине такой — синтетический — порок, который подчас губит всю человеческую личность. Не скупость ли (алчность и мотовство — ее же ипостаси!) бар-крепостников была причиной, например, неисчислимых бед их крепостных мужиков? У скупости — мертвая душа, и все вокруг нее мертвеет. С этим пороком у поэта были свои личные счеты еще с детства. Да и потом она, скупость отца (и будто бы мотовство сына), являлась причиной скандалов между ними. В родном отце своем Пушкин ненавидел скупость. И когда однажды поэт щедро уплатил лодочнику за перевоз через Неву, вызвав этим нарекания отца, Пушкин демонстративно стал метать золотые в воду!.. Свой замечательный роман — «Пушкин» — Юрий Тынянов — как некий лейтмотив к образу отца поэта — начинает фразой: «Майор был скуп»! Но и это, скупость — мотовство, на уровне поэзии выверяет Пушкин! И опять же не потому лишь, что готовится к супружеству, к высокопарному — «составить счастье невесты», — а как гениальный поэт, как никто знавший цену духовности любви!

«Над вымыслом слезами обольюсь»… В жизни с поэтом такое не случалось — как бы ни тяжело приходилось. Слово поэта — даже «не вторая жизнь», а как бы первая, подчас единственная! И чем больше вчитываешься в создания Болдинской осени — в этот огромный и интимный завет творчества поэта, — тем больше заражаешься пушкинской необоримой верой в победную стихию творчества, прибойной волной перекрывающую все житейские невзгоды. Вера радостная, мудрая, счастливая, как счастливые концы «Повестей Белкина». Явленная к героям щедрость — как призыв к щедрости своей судьбы!

Поэт верил в могущество поэзии — и не чуда ждал от нее, — а чтобы жизнь во всем следовала ее правде и красоте! И такая вера в слово, такая жизнь в слове, знать, даны лишь гениальному поэту…

Думать о Пушкине всегда радостно. В нем лучшее, что может быть в жизни: общечеловеческой и нашей, частной, отдельной. Главное, в нем воплотилось лучшее из народной души, от духовных заветов ее, до глагола поэзии и языка! За то, что мы так щедро одарены Пушкиным, и сознанием высших ценностей в жизни, и осиянностью мечты, и реальностью поэзии в духовном чувстве жизни — за все мы признательны поэту. В его слове — и наше обязательство совершенствовать и себя, и мир творчеством!

…В записной книжке Блока за 1918 год читаем: «Люба сочинила строчку: «Шоколад Миньон жрала», вместо ею же уничтоженной «Юбкой улицу мела».

Речь о строчке в пятой песне поэмы «Двенадцать», о строчке, замененной женой поэта. Об этом факте упоминается довольно часто. И все же стоит вернуться к нему.

В строчке — своеобразная характеристика «гулящей» Катьки. О Катьке подробно и взволнованно исповедовается, вспоминает перед товарищами бывший «дружок» Катьки, Петруха, ныне красногвардеец, один из двенадцати. Увлекаясь исповедью, он — словно в забывчивости — уже обращается к самой Катьке (которую любил, которую еще любит, но которая ему изменила — и теперь она с Ванькой…). Тут весь диапазон чувств оскорбленного мужского достоинства — от печали по поводу разлуки с любимой до проклятья в адрес изменившей.

Любовь печальная — и былая, и сущая, и «изменная». Любовь трудная и драматическая, под стать самому времени.