Антон Горшков - Молодость [Литературно-художественный сборник]

— Дурной! — сказал Исмаил с искренним сожалением, — окончил бы курсы, послали бы на рабфак во Владикавказ…

— Кого во Владикавказ, кого в Ростов, в Москву… во все рабфаки будут посылать горцев, — пояснил Джабраил.

— В Ростов, в Москву?.. — заерзал на облучке Исмаил. — Правду говоришь, Джабраил?.. Какие вы счастливые!.. А я только в фабзавуче… Всю жизнь молотом стучать… А какой я рабочий? Молота не подниму: здоровье слабое.

Замолчал Исмаил, повесил голову. Вдруг надумал что-то.

— Джабраил, а что, если бы ты взял меня с собой? На место того, который отказался…

— Дурной ты, — протянул Джабраил тоном старшего, — на тебя же нету у нас документов. Без справки нельзя учиться.

— Ах, беда!.. Несчастливый я, такой несчастливый…

Катясь под гору, гремела арба. Опять екали печенки и опять плыли перед глазами картины прекрасные, как сон: внизу водопад, падающий в бездну, вверху — серебряный ручей над головой: он низвергался трубой с обрыва, ветер разбивал его в пыль, а водопад качался в воздухе пышным водяным султаном.

— Смотри! — показал Исмаил.

Узкий зыбкий мостик повис над глубокой щелью; в черной глубине кипел, шумел Аргун.

— Недавно тут женщина в Аргун бросилась: муж ее наказал, она не могла перенесть.

— Не так! — поправляет подводчик, — Майштиргоева была слепая девушка, гуляла со всеми. Брат видит — растет у нее живот, будет ребенок. «Нам стыдно», — говорит он ей, — «мы убьем тебя сами». Она и бросилась.

— С этого места много женщин бросилось — вспоминает Джабраил. — Я как раз проезжал тут, когда покончила самоубийством Тоайт Бетирова. Один человек взял ее замуж насильно. Прошло много времени — у нее уже было два сына. Но Тоайт жилось плохо. Сказала она своему брату: «Трудно мне, помоги избавиться от неволи». Брат убил ее мужа. Но подросли сыновья, узнали все, и, встретив дядю, который убил их отца — убили его… Прибежала Тоайт на мост, рвала волосы, кричала: — Зачем мои дети убили моего брата! — и бросилась в Аргун.

— Вон там нашли ее, — показал Джабраил, — целую версту тащил Аргун ее тело.

Молодой человек ехал нам навстречу, вез в арбе камень.

— Сын Тоайт — шепнул мне Джабраил, — хочет строиться. Построится, а на завтра его убьют…

Из-за поворота показалось несколько всадников: — конных милиционеров. Впереди — начальник, красивый, черный, с усиками. Это был Тойзулбек Шерипов, брат Асланбека Шерипова [2] Чеченский революционер, погиб в бою с белыми. , судебный следователь.

В эту ночь на одно из селений напали бандиты-конокрады. Отстреливаясь от погони, они убили одного крестьянина наповал, другого смертельно ранили.

Проезжая через селение, мимо кладбища, видим группу чеченцев с лопатами, — копают могилу убитому. Вдали, на крыше сакли, стоят женщины, ломают руки, плачут…

— В Осетии уже почти не носят кинжалов, — замечаю я.

— Если бы и у нас бросили этот глупый обычай! — говорит Исмаил. — Ну, да мы уже кинжалов носить не будем…

Да, это так. К этому идет. В асланбековский учебный городок, в прошлом году, Чечня впервые прислала учиться 370 молодых ребят. Половина из них впервые увидела железную дорогу, электричество, сельхозмашину, многие из них впервые узнали, что такое карандаш и бумага. И немалых трудов стоило убедить их сдать в цейхгауз кинжалы и заменить папахи легкими кепками.

Пока подводчик огибал с арбой крюк, мы все, присев на бревно, отдыхали на полянке. В горах уже была ранняя весна. Деревья стояли в почках, в сережках. Пели птицы, по земле меж кустарников голубели фиалки. Еще сыроватый воздух был напоен щекочущей ноздри прелью и такой тревожной, иссушающей губы, весенней теплотой. Вот и первые желтые восковые цветочки под ногами…

В глубокой задумчивости смотрел Исмаил на серные пещеры, на исполинские столбы размытых гор, на старые черные башни.

— Откуда мы, чеченцы, взялись? — сказал он, не то спрашивая, не то размышляя вслух. — Что за язык наш чеченский, почему он не такой, как русский?

— Вот это ты хорошо спросил, — похвалил Джабраил. — Все хотим знать, да никто не скажет. Кто построил эти башни?.. Кто мы такие, чеченцы и ингуши?

Я знал, что этими вопросами чеченские комсомольцы неизменно засыпают всех профессоров, приезжающих сюда экспедициями. Народ, впервые осознав себя нацией, хочет знать свое прошлое, чтобы строить будущее. Но нелегко ответить на эти вопросы. Чечня не имеет своей писанной истории. Ну, что-ж, будем обходиться легендами. И я рассказал ребятам, что знал.

В Брагунах, тысячелетнем ауле, меня повели к более чем столетнему старику, самому старому человеку в ауле — мне сказали, что у него хранится старая-старая родовая запись чеченского народа.

Старик сидел в сакле на тахте, согбенный и высохший, как пергамент. Услышав шаги, поднял лицо: из кровавых век, вывороченных трахомой, смотрели оловянные, ничего не видящие глаза. Я передал через толмача свою просьбу. Но патриарх слушал безучастно. Отрицательно покачав мертвой головой, он отвернулся — в знак того, что наши просьбы останутся безуспешными. Спугнутые мухи опять присосались к гною на его ресницах, ползали по голому, синему черепу. Патриарх не трогал мух: «мухи — это души умерших», говорит старая Чечня. Бросив взгляд на окованный жестью ларец на полке, где хранилась заветная грамота, я ушел. Но другой русский — А. Костерин, странствующий корреспондент и литератор, — был счастливее меня: Чечня знала, что он был помощником у самого «Дикало» (Гикало). С долгими уговорами и деликатным нажимом через местный совет, Костерин получил возможность взглянуть на драгоценную рукопись, сломанную на сгибах, и сельский кади, переполненный самодовольством, перевел затейливый бисер арабского письма на русский.

— «Моим братьям, всем моим родственникам, оставляю запись о далеком прошлом, о начале нашего рода. Род наш пошел из города Шеми, что лежит на юг отсюда, в Турции. Градоначальником Шеми был богатый и могущественный Ахмат-Хан. Многими землями владел Ахмат-Хан и много людей было у него подвластных. Но красой и гордостью его были три сына: старший — Шам-Хан, средний — Сеид-Али и младший — Абас. Прослышали сыновья о великих и богатых горах на севере. С тяжелой скорбью отпустил их Ахмат-Хан в далекое, неизвестное путешествие. Несколько лет шли братья, прошли от моря и до моря, шли по берегу моря и вышли за горы дагестанские в неизвестную, незаселенную страну. И увидели братья, что богат и красив этот край — многочисленные реки текли с гор, в реках рыб можно ловить руками, кругом богатые, нетронутые леса, полные всякого зверья. Из скал били горячие источники, которые исцеляли от всяких болезней, из земли сочилась нефть, которая вспыхивает от искры кремня. И основали селение Махкеты, что значит: „Пришедшие к желанной земле“. Десять лет прожили здесь братья. Род их увеличился и стало тесно. Сеид-Али основал селение у реки и назвал селение и реку по имени своего сына — Аргун. Абас основал селение Нашхой, назвав его так по имени страны, откуда вышли нохчи, что значит „народ“. Шам-Хан остался в Махкетах; потом было основано еще одно селение — Гордали, названное так по имени сына Шам-Хана. Кроме этих четырех селений, в те времена больше селений здесь не было. От этих селений и пошла страна Нохчи. Записываю это в году 430-м от появления Магомета» [3] Существует несколько подобных легенд о происхождении чеченцев. Насколько они соответствуют исторической действительности, судить трудно; некоторые исследователи предполагают, что легенды выдуманы и пущены в оборот ханами Шамхалами (т. е. ханами из Шеми или Шам), в целях внушения разрозненным чеченским племенам мысли об общем их происхождении, — для объединения и сплочения их в борьбе против русских в эпоху Кавказской войны. .